Добрые Руки
место встречи собак и кошек
с будущими хозяевами

поиск хозяев брошенным животным и потеряшкам
Найти на сайте
Войти

Поддержать сайт

поддержите нас!

Поддержите нас! Помогите нам искать дом брошенным животным! Цели и финотчет
ИСТОРИИ БЕЗ КОНЦА
Бесконечные истории - истории без конца. Здесь очень ждут happy end, и для счастливого продолжения не хватает именно вас.
ОПРОС
Ваша задача на этом сайте
Всего ответов: 16636
ПОМОГАЕМ ПОМОГАТЬ

Приют кошек Вчерашние Любимцы

приют кошек Вчерашние Любимцы

познакомьтесь поближе...
Мы в соцсетях
Группа сайта ВКонтакте
Статистика
[ Новые сообщения · Участники · Общие Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
Что читать о животных детям
upuskaДата: Суббота, 21 Апреля 2012, 06:51 | Сообщение # 1
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 7249
Статус: Offline
Что ни говори, чтение качественной художественной литературы - основа нравственного воспитания и развития в детях таких качеств, как доброта, эмпатия, способность к состраданию и милосердию. Чем больше дети читают хороших, умных, добрых произведений, тем больше шансов, что из них вырастут морально и нравственно развитые люди с истинными жизненными ценностями и принципами, далекими от успешно навязываемой нам "американской мечты" "члена общества потребителей".
Читайте своим детям "правильную" литературу, обсуждайте прочитанное, отвечайте на возникающие в процессе чтения у ребенка вопросы и, что ещё важнее. задавайте ему вопросы сами - как он понимает, чувствует то, о чем вы читаете. Так вы сумеете понять, что происходит в душе вашего малыша и снизите вероятность того, что пропустите момент, когда в ней может зародиться какая-то мерзость.


Л.Андреев

Кусака

I
Она никому не принадлежала; у нее не было собственного имени, и никто не мог бы сказать, где находилась она во всю долгую морозную зиму и чем кормилась. От теплых изб ее отгоняли дворовые собаки, такие же голодные, как и она, но гордые и сильные своею принадлежностью к дому; когда, гонимая голодом или инстинктивною потребностью в общении, она показывалась на улице,— ребята бросали в нее камнями и палками, взрослые весело улюлюкали и страшно, пронзительно свистали. Не помня себя от страху, переметываясь со стороны на сторону, натыкаясь на загорожи и людей, она мчалась на край поселка и пряталась в глубине большого сада, в одном ей известном месте. Там
она зализывала ушибы и раны и в одиночестве копила страх и злобу.
Только один раз ее пожалели и приласкали. Это был пропойца-мужик, возвращавшийся из кабака. Он всех любил и всех жалел и что-то говорил себе под нос о добрых людях и своих надеждах на добрых людей; пожалел он и собаку, грязную и некрасивую, на которую случайно упал его пьяный и бесцельный взгляд.
— Жучка!— позвал он ее именем, общим всем собакам.— Жучка! Пойди сюда, не бойся!
Жучке очень хотелось подойти; она виляла хвостом, но не решалась. Мужик похлопал себя рукой по коленке и убедительно повторил:
— Да пойди, дура! Ей-Богу, не трону!
Но, пока собака колебалась, все яростнее размахивая хвостом и маленькими шажками подвигаясь вперед, настроение пьяного человека изменилось. Он вспомнил все обиды, нанесенные ему добрыми людьми, почувствовал скуку и тупую злобу и, когда Жучка легла перед ним на спину, с размаху ткнул ее в бок носком тяжелого сапога.
— У-у, мразь! Тоже лезет!
Собака завизжала, больше от неожиданности и обиды, чем от боли, а мужик, шатаясь, побрел домой, где долго и больно бил жену и на кусочки изорвал новый платок, который на прошлой неделе купил ей в подарок.
С тех пор собака не доверяла людям, которые хотели ее приласкать, и, поджав хвост, убегала, а иногда со злобою набрасывалась на них и пыталась укусить, пока камнями и палкой не удавалось отогнать ее. На одну зиму она поселилась под террасой пустой дачи, у которой не было сторожа, и бескорыстно сторожила ее: выбегала по ночам на дорогу и лаяла до хрипоты. Уже улегшись на свое место, она все еще злобно ворчала, но сквозь злобу проглядывало некоторое довольство собой и даже гордость.
Зимняя ночь тянулась долго-долго, и черные окна пустой дачи угрюмо глядели на обледеневший неподвижный сад. Иногда в них как будто вспыхивал голубоватый огонек: то отражалась на стекле упавшая звезда, или остророгий месяц посылал свой робкий луч.
II
Наступила весна, и тихая дача огласилась громким говором, скрипом колес и грязным топотом людей, переносящих тяжести. Приехали из города дачники, целая веселая ватага взрослых, подростков и детей, опьяненных воздухом, теплом и светом; кто-то кричал, кто-то пел, смеялся высоким женским голосом.
Первой, с кем познакомилась собака, была хорошенькая девушка в коричневом форменном платье, выбежавшая в сад. Жадно и нетерпеливо, желая охватить и сжать в своих объятиях все видимое, она посмотрела на ясное небо, на красноватые сучья вишен и быстро легла на траву, лицом к горячему солнцу. Потом так же внезапно вскочила и, обняв себя руками, целуя свежими устами весенний воздух, выразительно и серьезно сказала:
— Вот весело-то!
Сказала и быстро закружилась. И в ту же минуту беззвучно подкравшаяся собака яростно вцепилась зубами в раздувавшийся подол платья, рванула и так же беззвучно скрылась в густых кустах крыжовника и смородины.
— Ай, злая собака! — убегая, крикнула девушка, и долго еще слышался ее взволнованный голос: — Мама, дети! Не ходите в сад: там собака! Огромная!.. Злюу-щая!..
Ночью собака подкралась к заснувшей даче и бесшумно улеглась на свое место под террасой. Пахло людьми, и в открытые окна приносились тихие звуки короткого дыхания. Люди спали, были беспомощны и не страшны, и собака ревниво сторожила их: спала одним глазом и при каждом шорохе вытягивала голову с двумя неподвижными огоньками фосфорически светящихся глаз. А тревожных звуков было много в чуткой весенней ночи: в траве шуршало что-то невидимое, маленькое и подбиралось к самому лоснящемуся носу собаки; хрустела прошлогодняя ветка под заснувшей птицей, и на близком шоссе грохотала телега и скрипели нагруженные возы. И далеко окрест в неподвижном воздухе расстилался запах душистого, свежего дегтя и манил в светлеющую даль.
Приехавшие дачники были очень добрыми людьми, а то, что они были далеко от города, дышали хорошим воздухом, видели вокруг себя все зеленым, голубым и беззлобным, делало их еще добрее. Теплом входило в них солнце и выходило смехом и расположением ко всему живущему. Сперва они хотели прогнать напугавшую их собаку и даже застрелить ее из револьвера, если не уберется; но потом привыкли к лаю по ночам и иногда по утрам вспоминали:
— А где же наша Кусака?
И это новое имя «Кусака» так и осталось за ней. Случалось, что и днем замечали в кустах темное тело, бесследно пропадавшее при первом движении руки, бросавшей хлеб,— словно это был не хлеб, а камень,— и скоро все привыкли к Кусаке, называли ее «своей» собакой и шутили по поводу ее дикости и беспричинного страха. С каждым днем Кусака на один шаг уменьшала пространство, отделявшее ее от людей; присмотрелась к их лицам и усвоила их привычки: за полчаса до обеда уже стояла в кустах и ласково помаргивала. И та же гимназисточка Леля, забывшая обиду, окончательно ввела ее в счастливый круг отдыхающих и веселящихся людей.
— Кусачка, пойди ко мне!— звала она к себе.— Ну, хорошая, ну, милая, пойди! Сахару хочешь?.. Сахару тебе дам, хочешь? Ну, пойди же!
Но Кусака не шла: боялась. И осторожно, похлопывая себя руками и говоря так ласково, как это можно было при красивом голосе и красивом лице, Леля подвигалась к собаке и сама боялась: вдруг укусит.
— Я тебя люблю, Кусачка, я тебя очень люблю. У тебя такой хорошенький носик и такие выразительные глазки. Ты не веришь мне, Кусачка?
Брови Лели поднялись, и у самой у нее был такой хорошенький носик и такие выразительные глаза, что солнце поступило умно, расцеловав горячо, до красноты щек, все ее молоденькое, наивно-прелестное личико.
И Кусачка второй раз в своей жизни перевернулась на спину и закрыла глаза, не зная наверно, ударят ее или приласкают. Но ее приласкали. Маленькая, теплая рука прикоснулась нерешительно к шершавой голове и, словно это было знаком неотразимой власти, свободно и смело забегала по всему шерстистому телу, тормоша, лаская и щекоча.
— Мама, дети! Глядите: я ласкаю Кусаку!— закричала Леля.
Когда прибежали дети, шумные, звонкоголосые, быстрые и светлые, как капельки разбежавшейся ртути, Кусака замерла от страха и беспомощного ожидания: она знала, что, если теперь кто-нибудь ударит ее, она уже не в силах будет впиться в тело обидчика своими острыми зубами: у нее отняли ее непримиримую злобу. И когда все наперерыв стали ласкать ее, она долго еще вздрагивала при каждом прикосновении ласкающей руки, и ей больно было от непривычной ласки, словно от удара.
III
Всею своею собачьей душою расцвела Кусака. У нее было имя, на которое она стремглав неслась из зеленой глубины сада; она принадлежала людям и могла им служить. Разве недостаточно этого для счастья собаки?
С привычкою к умеренности, создавшеюся годами бродячей, голодной жизни, она ела очень мало, но и это малое изменило ее до неузнаваемости: длинная шерсть, прежде висевшая рыжими, сухими космами и на брюхе вечно покрытая засохшею грязью, очистилась, почернела и стала лосниться, как атлас. И когда она от нечего делать выбегала к воротам, становилась у порога и важно осматривала улицу вверх и вниз, никому уже не приходило в голову дразнить ее или бросить камнем.
Но такою гордою и независимою она бывала только наедине. Страх не совсем еще выпарился огнем ласк из ее сердца, и всякий раз при виде людей, при их приближении, она терялась и ждала побоев. И долго еще всякая ласка казалась ей неожиданностью, чудом, которого она не могла понять и на которое она не могла ответить. Она не умела ласкаться. Другие собаки умеют становиться на задние лапки, тереться у ног и даже улыбаться, и тем выражают свои чувства, но она не умела.
Единственное, что могла Кусака, это упасть на спину, закрыть глаза и слегка завизжать. Но этого было мало, это не могло выразить ее восторга, благодарности и любви,— и с внезапным наитием Кусака начала делать то, что, быть может, когда-нибудь она видела у других собак, но уже давно забыла. Она нелепо кувыркалась, неуклюже прыгала и вертелась вокруг самой себя, и ее тело, бывшее всегда таким гибким и ловким, становилось неповоротливым, смешным и жалким.
— Мама, дети! Смотрите, Кусака играет!— кричала Леля и, задыхаясь от смеха, просила:—Еще, Кусачка, еще! Вот так! Вот так...
И все собирались и хохотали, а Кусака вертелась, кувыркалась и падала, и никто не видел в ее глазах странной мольбы. И как прежде на собаку кричали и улюлюкали, чтобы видеть ее отчаянный страх, так теперь нарочно ласкали ее, чтобы вызвать в ней прилив любви, бесконечно смешной в своих неуклюжих и нелепых проявлениях. Не проходило часа, чтобы кто-нибудь из подростков или детей не кричал:
— Кусачка, милая Кусачка, поиграй!
И Кусачка вертелась, кувыркалась и падала при несмолкаемом веселом хохоте. Ее хвалили при ней и за глаза и жалели только об одном, что при посторонних людях, приходивших в гости, она не хочет показать своих штук и убегает в сад или прячется под террасой.
Постепенно Кусака привыкла к тому, что о пище не нужно заботиться, так как в определенный час кухарка даст ей помоев и костей, уверенно и спокойно ложилась на свое место под террасой и уже искала и просила ласк. И отяжелела она: редко бегала с дачи, и когда маленькие дети звали ее с собою в лес, уклончиво виляла хвостом и незаметно исчезала. Но по ночам все так же громок и бдителен был ее сторожевой лай.
IV
Желтыми огнями загорелась осень, частыми дождями заплакало небо, и быстро стали пустеть дачи и умолкать, как будто непрерывный дождь и ветер гасили их, точно свечи, одну за другой.
— Как же нам быть с Кусакой?— в раздумье спрашивала Леля.
Она сидела, охватив руками колени, и печально глядела в окно, по которому скатывались блестящие капли начавшегося дождя.
— Что у тебя за поза, Леля! Ну кто так сидит?— сказала мать и добавила:— А Кусаку придется оставить. Бог с ней!
— Жа-а-лко,— протянула Леля.
— Ну что поделаешь? Двора у нас нет, а в комнатах ее держать нельзя, ты сама понимаешь.
— Жа-а-лко,— повторила Леля, готовая заплакать.
Уже приподнялись, как крылья ласточки, ее темные брови и жалко сморщился хорошенький носик, когда мать сказала:
— Догаевы давно уже предлагали мне щеночка. Говорят, очень породистый и уже служит. Ты слышишь меня? А эта что — дворняжка!
— Жа-а-лко,— повторила Леля, но не заплакала.
Снова пришли незнакомые люди, и заскрипели возы, и застонали под тяжелыми шагами половицы, но меньше было говора и совсем не слышно было смеха. Напуганная чужими людьми, смутно предчувствуя беду, Кусака убежала на край сада и оттуда, сквозь поредевшие кусты, неотступно глядела на видимый ей уголок террасы и на сновавшие по нем фигуры в красных рубахах.
— Ты здесь, моя бедная Кусачка,— сказала вышедшая Леля. Она уже была одета по-дорожному — в то коричневое платье, кусок от которого оторвала Кусака, и черную кофточку.— Пойдем со мной!
И они вышли на шоссе. Дождь то принимался идти, то утихал, и все пространство между почерневшею землей и небом было полно клубящимися, быстро идущими облаками. Снизу было видно, как тяжелы они и непроницаемы для света от насытившей их воды и как скучно солнцу за этою плотною стеной.
Налево от шоссе тянулось потемневшее жнивье, и только на бугристом и близком горизонте одинокими купами поднимались невысокие разрозненные деревья и кусты. Впереди, недалеко, была застава и возле нее трактир с железной красной крышей, а у трактира кучка людей дразнила деревенского дурачка Илюшу.
— Дайте копеечку,— гнусавил протяжно дурачок, и злые, насмешливые голоса наперебой отвечали ему:
— А дрова колоть хочешь?
И Илюша цинично и грязно ругался, а они без веселья хохотали.
Прорвался солнечный луч, желтый и анемичный, как будто солнце было неизлечимо больным; шире и печальнее стала туманная осенняя даль.
— Скучно, Кусака!— тихо проронила Леля и, не оглядываясь, пошла назад.
И только на вокзале она вспомнила, что не простилась с Кусакой.
V
Кусака долго металась по следам уехавших людей, добежала до станции и — промокшая, грязная — вернулась на дачу. Там она проделала еще одну новую штуку, которой никто, однако, не видал: первый раз взошла на террасу и, приподнявшись на задние лапы, заглянула в стеклянную дверь и даже поскребла когтями. Но в комнатах было пусто, и никто не ответил Кусаке.
Поднялся частый дождь, и отовсюду стал надвигаться мрак осенней длинной ночи. Быстро и глухо он заполнил пустую дачу; бесшумно выползал он из кустов и вместе с дождем лился с неприветного неба. На террасе, с которой была снята парусина, отчего она казалась обширной и странно пустой, свет долго еще боролся с тьмою и печально озарял следы грязных ног, но скоро уступил и он.
Наступила ночь.
И когда уже не было сомнений, что она наступила, собака жалобно и громко завыла. Звенящей, острой, как отчаяние, нотой ворвался этот вой в монотонный, угрюмо покорный шум дождя, прорезал тьму и, замирая, понесся над темным и обнаженным полем.
Собака выла — ровно, настойчиво и безнадежно спокойно. И тому, кто слышал этот вой, казалось, что это стонет и рвется к свету сама беспросветно-темная ночь, и хотелось в тепло, к яркому огню, к любящему женскому сердцу.
Собака выла.

Источник. Андреев Л. Повести и рассказы в 2-х томах. – М.: Худож. лит., 1971.
Комментарий.
Впервые-в «Журнале для всех», 1901, № 9, сентябрь. Рассказ включен в «Книгу рассказов и стихотворений», изданную в Москве книжным магазином С. Курнина и Ко. Деньги от продажи сборника в 1905 г. были переданы забастовочному комитету работников почты и телеграфа.

В письме К. И. Чуковскому, написанном до 19 июля 1902 г., Андреев подчеркивал: «Мне не важно, кто «он» — герой моих рассказов: поп, чиновник, добряк или скотина. Мне важно только одно что он человек и как таковой несет одни и те же тяготы жизни. Более того: в рассказе «Кусака» героем является собака, ибо все живое имеет одну и ту же душу, все живое страдает одними страданиями и в великом безличии и равенстве сливается воедино перед грозными силами жизни» (Чуковский Корней. Из воспоминаний. М., Советский писатель, 1959, с. 270).

Источник


кошки из приюта Вчерашние Любимцы ищут добрые руки
 
upuskaДата: Суббота, 21 Апреля 2012, 07:11 | Сообщение # 2
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 7249
Статус: Offline
Николай Гарин-Михайловский

Тёма и Жучка

Ночь. Тёма спит нервно и возбужденно…

Неясный полусвет ночника слабо освещает четыре детские кроватки и пятую большую, на которой сидит теперь няня в одной рубахе, с выпущенной косой, сидит и сонно качает маленькую Аню.

— Няня, где Жучка? — спрашивает Тёма.

— И-и, — отвечает няня. — Жучку в старый колодец бросил какой-то ирод. — И, помолчав, прибавляет: — Хоть бы убил сперва, а то так, живьем… Весь день, говорят, визжала, сердечная…

Тёме живо представляется старый, заброшенный колодец в углу сада, давно превращенный в свал всяких нечистот, представляется скользящее жидкое дно его, которое иногда с Иоськой они любили освещать, бросая туда зажженную бумагу.

— Кто бросил? — спрашивает Тёма.

— Да ведь кто? Разве скажет!

Тёма с ужасом вслушивается в слова няни. Мысли роем теснятся в его голове, у него мелькает масса планов, как спасти Жучку, он переходит от одного невероятного проекта к другому и незаметно для себя снова засыпает. Он просыпается опять от какого-то толчка среди прерванного сна, в котором он все вытаскивал Жучку какой-то длинной петлей. Но Жучка все обрывалась, пока он не решил сам лезть за нею. Тёма совершенно явственно помнит, как он привязал веревку к столбу и, держась за эту веревку, начал осторожно спускаться по срубу вниз; он уже добрался до половины, когда ноги его вдруг соскользнули и он стремглав полетел на дно вонючего колодца. Он проснулся от этого падения и опять вздрогнул, когда вспомнил впечатление падения.

Сон с поразительной ясностью стоял перед ним. Через ставни слабо брезжил начинающийся рассвет.

Тёма чувствовал во всем теле какую-то болезненную истому, но, преодолев слабость, решил немедля выполнить первую половину сна. Он начал быстро одеваться…

Одевшись, Тёма подошел к няниной постели, поднял лежавшую на полу коробочку с серными спичками, взял горсть их к себе в карман, на цыпочках прошел через детскую и вышел в столовую. Благодаря стеклянной двери на террасу здесь было уже порядочно светло.

В столовой царил обычный утренний беспорядок: на столе стоял холодный самовар, грязные стаканы, чашки, валялись на скатерти куски хлеба, стояло холодное блюдо жаркого с застывшим белым жиром.

Тёма подошел к отдельному столику, на котором лежала кипа газет, осторожно выдернул из середины несколько номеров, на цыпочках подошел к стеклянной двери и тихо, чтобы не произвести шума, повернул ключ, нажал ручку и вышел на террасу.

Его обдало свежей сыростью рассвета.

День только что начинался. По бледному голубому небу там и сям, точно клочьями, повисли мохнатые, пушистые облака. Над садом легкой дымкой стоял туман. На террасе было пусто, и только платок матери одиноко валялся, забытый на скамейке…

Он спустился по ступенькам террасы в сад. В саду царил такой же беспорядок вчерашнего дня, как и в столовой. Цветы с слепившимися перевернутыми листьями, как их прибил вчера дождь, пригнулись к грязной земле. Мокрые желтые дорожки говорили о силе вчерашних потоков. Деревья с опрокинутой ветром листвой так и остались наклоненными, точно забывшись в сладком предрассветном сне.

Тёма пошел по главной аллее, потому что в каретнике надо было взять для петли вожжи. Что касается до жердей, то он решил выдернуть их из беседки…

Каретник оказался запертым, но Тёма знал и без замка ход в него: он пригнулся к земле и подлез в подрытую собаками подворотню. Очутившись в сарае, он взял двое вожжей и захватил на всякий случай длинную веревку, служившую для просушки белья.

При взгляде на фонарь он подумал, что будет удобнее осветить колодец фонарем, чем бумагой, потому что горящая бумага может упасть на Жучку — обжечь ее.

Выбравшись из сарая, Тёма избрал кратчайший путь к беседке — перелез прямо через стену, отделявшую черный двор от сада. Он взял в зубы фонарь, намотал на шею вожжи, подвязался веревкой и полез на стену. Он мастер был лазить, но сегодня трудно было взбираться: в голову точно стучали два молотка, и он едва не упал.

Взобравшись наверх, он на мгновение присел, тяжело дыша, потом свесил ноги и наклонился, чтобы выбрать место, куда прыгнуть. Он увидел под собой сплошные виноградные кусты и только теперь спохватился, что его всего забрызгает, когда он попадет в свеженамоченную листву. Он оглянулся было назад, но, дорожа временем, решил прыгать. Он все-таки наметил глазами более редкое место и спрыгнул прямо на черневший кусок земли. Тем не менее это его не спасло от брызг, так как надо было пробираться между сплошными кустами виноградника, и он вышел на дорожку совершенно мокрый. Эта холодная ванна мгновенно освежила его, и он почувствовал себя настолько бодрым и здоровым, что пустился рысью к беседке, взобрался проворно на горку, выдернул несколько самых длинных прутьев и большими шагами по откосу горы спустился вниз…

Подбежав к отверстию старого, заброшенного колодца, пустынно торчавшего среди глухой, поросшей только высокой травой местности, Тёма вполголоса позвал:

— Жучка, Жучка!

Тёма замер в ожидании ответа.

Сперва он ничего, кроме биения своего сердца да ударов молотков в голове, не слышал. Но вот откуда-то издалека, снизу, донесся до него жалобный, протяжный стон. От этого стона сердце Тёмы мучительно сжалось, и у него каким-то воплем вырвался новый громкий оклик:

— Жучка, Жучка!

На этот раз Жучка, узнав голос хозяина, радостно и жалобно завизжала.

Тёму до слез тронуло, что Жучка его узнала.

— Милая Жучка! Милая, милая, я сейчас тебя вытащу! — кричал он ей, точно она понимала его.

Жучка ответила новым радостным визгом, и Тёме казалось, что она просила его поторопиться с исполнением обещания.

— Сейчас, Жучка, сейчас, — ответил ей Тёма и принялся с сознанием всей ответственности принятого на себя обязательства перед Жучкой выполнять свой сон.

Прежде всего он решил выяснить положение дела. Он почувствовал себя бодрым и напряженным, как всегда.

Болезнь куда-то исчезла. Привязать фонарь, зажечь его и опустить в яму было делом одной минуты.

Тёма, наклонившись, стал вглядываться.

Фонарь тускло освещал потемневший сруб колодца, теряясь все глубже и глубже в охватившем его мраке, и наконец на трехсаженной глубине осветил дно.

Тонкой глубокой щелью какой-то далекой панорамы мягко сверкнула перед Тёмой в бесконечной глубине мрака неподвижная, прозрачная, точно зеркальная, гладь вонючей поверхности, тесно обросшая со всех сторон слизистыми стенками полусгнившего сруба.

Каким-то ужасом смерти пахнуло на него со дна этой далекой, нежно светившейся страшной глади. Он точно почувствовал на себе ее прикосновение и содрогнулся за свою Жучку. С замиранием сердца заметил он в углу черную шевелившуюся точку и едва узнал, вернее, угадал в этой беспомощной фигурке свою некогда резвую, веселую Жучку, державшуюся теперь на выступе сруба. Терять времени было нельзя. От страха, хватит ли у Жучки силы дождаться, пока он все приготовит, у Тёмы удвоилась энергия. Он быстро вытащил назад фонарь, а чтобы Жучка не подумала, очутившись опять в темноте, что он ее бросил, Тёма во все время приготовления кричал:

— Жучка, Жучка, я здесь!

И радовался, что Жучка отвечает ему постоянно тем же радостным визгом. Наконец все было готово. При помощи вожжей фонарь и два шеста с перекладиной внизу, на которой лежала петля, начали медленно спускаться в колодец.

Но этот так обстоятельно обдуманный план потерпел неожиданное и непредвиденное фиаско благодаря стремительности Жучки, испортившей все.

Жучка, очевидно, поняла только одну сторону идеи, а именно, что спустившийся снаряд имел целью ее спасение, и поэтому, как только он достиг ее, она сделала попытку схватиться за него лапами. Этого прикосновения было достаточно, чтобы петля бесполезно соскочила, а Жучка, потеряв равновесие, свалилась в грязь.

Она стала барахтаться, отчаянно визжа и тщетно отыскивая оставленный ею выступ.

Мысль, что он ухудшил положение дела, что Жучку можно было еще спасти и теперь он сам виноват в том, что она погибнет, что он сам устроил гибель своей любимице, заставляет Тёму, не думая, благо план готов, решиться на выполнение второй части сна — самому спуститься в колодец.

Он привязывает вожжи к одной из стоек, поддерживающих перекладину, и лезет в колодец. Он сознает только одно: что времени терять нельзя ни секунды.

Его обдает вонью и смрадом. На мгновение в душу закрадывается страх, как бы не задохнуться, но он вспоминает, что Жучка сидит там уже целые сутки; это успокаивает его, и он спускается дальше. Он осторожно щупает спускающейся ногой новую для себя опору и, найдя ее, сначала пробует, потом твердо упирается и спускает следующую ногу.

Добравшись до того места, где застряли брошенные жердь и фонарь, он укрепляет покрепче фонарь, отвязывает конец вожжи и спускается дальше. Вонь все-таки дает себя чувствовать и снова беспокоит и пугает его. Тёма начинает дышать ртом. Результат получается блестящий: вони нет, страх окончательно улетучивается.

Снизу тоже благополучные вести. Жучка, опять уже усевшаяся на прежнее место, успокоилась и веселым попискиванием выражает сочувствие безумному предприятию.

Это спокойствие и твердая уверенность Жучки передаются мальчику, и он благополучно достигает дна. Между ним и Жучкой происходит трогательное свидание друзей, не чаявших уже больше свидеться в этом мире. Он наклоняется, гладит ее; она лижет его пальцы, и так как опыт заставляет ее быть благоразумной — она не трогается с места, но зато так трогательно, так нежно визжит, что Тёма готов заплакать.

Не теряя времени, он, осторожно держась зубами за изгаженную вожжу, обвязывает свободным ее концом Жучку, затем поспешно карабкается наверх.

Жучка, видя такую измену, подымает отчаянный визг, но этот визг только побуждает Тёму быстрее подниматься.

Но подниматься труднее, чем спускаться! Нужен воздух, нужны силы, а того и другого у Тёмы уже мало. Он судорожно ловит в себя всеми легкими воздух колодца, рвется вперед, и чем больше торопится, тем скорее оставляют его силы.

Тёма поднимает голову, смотрит вверх, в далекое ясное небо, видит где-то высоко над собою маленькую веселую птичку, беззаботно скачущую по краю колодца, и сердце его сжимается тоской; он чувствует, что не долезет.

Страх охватывает его. Он растерянно останавливается, не зная, что делать: кричать, плакать, звать маму? Чувство одиночества, бессилия, сознание гибели закрадываются в его душу…

— Не надо бояться, не надо бояться! — говорит он дрожащим от ужаса голосом. — Стыдно бояться! Трусы только боятся. Кто делает дурное — боится, а я дурного не делаю: я Жучку вытаскиваю, меня и папа и мама за это похвалят. Папа на войне был, там страшно, а здесь разве страшно? Здесь ни капельки не страшно. Вот отдохну и полезу дальше, потом опять, опять отдохну и опять полезу, так и вылезу, потом и Жучку вытащу. Жучка рада будет, все будут удивляться, как я ее вытащил.

Тёма говорит громко, у него голос крепнет, звучит энергичнее, тверже, и, наконец успокоенный, он продолжает взбираться дальше.

Когда он снова чувствует, что начинает уставать, он опять громко говорит себе:

— Теперь опять отдохну и потом опять полезу. А когда я вылезу и расскажу, как я смешно кричал сам на себя, все будут смеяться, и я тоже.

Тёма улыбается и снова спокойно ждет прилива сил.

Таким образом, незаметно его голова высовывается наконец над верхним срубом колодца. Он делает последнее усилие, вылезает сам и вытаскивает Жучку.

Теперь, когда дело сделано, силы быстро оставляют его.

Почувствовав себя на твердой почве, Жучка энергично встряхивается, бешено бросается на грудь Тёмы и лижет его в самые губы. Но этого мало, слишком мало для того, чтобы выразить всю ее благодарность, — она кидается еще и еще. Она приходит в какое-то безумное неистовство.

Тёма бессильно, слабеющими руками отмахивается от нее, поворачивается к ней спиной, надеясь этим маневром спасти хоть лицо от липкой, вонючей грязи.

Занятый одной мыслью — не испачкать об Жучку лицо, Тёма ничего не замечает, но вдруг его глаза случайно падают на кладбищенскую стену, и Тёма замирает на месте.

Он видит, как из-за стены медленно поднимается чья-то черная, страшная голова.

Напряженные нервы Тёмы не выдерживают, он испускает неистовый крик и без сознания валится на траву, к великой радости Жучки, которая теперь уже свободно, без препятствий, выражает ему свою горячую любовь и признательность за спасение.

Еремей (это был он), подымавшийся со свеженакошенной травой со старого кладбища, увидев Тёму, сообразил, что надо спешить к нему на помощь.

Через час Тёма, лежа на своей кроватке с ледяными компрессами на голове, пришел в себя.

Источник


кошки из приюта Вчерашние Любимцы ищут добрые руки
 
upuskaДата: Суббота, 21 Апреля 2012, 07:38 | Сообщение # 3
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 7249
Статус: Offline
Александр Иванович Куприн

Барбос и Жулька


Барбос был невелик ростом, но приземист и широкогруд. Благодаря длинной, чуть-чуть вьющейся шерсти в нем замечалось отдаленное сходство с белым пуделем, но только с пуделем, к которому никогда не прикасались ни мыло, ни гребень, ни ножницы. Летом он постоянно с головы до конца хвоста бывал унизан колючими "репяхами", осенью же клоки шерсти на его ногах, животе, извалявшись в грязи и потом высохнув, превращались в сотни коричневых, болтающихся сталактитов. Уши Барбоса вечно носили на себе следы "боевых схваток", а в особенно горячие периоды собачьего флирта прямо-таки превращались в причудливые фестоны. Таких собак, как он, искони и всюду зовут Барбосами. Изредка только, да и то в виде исключения, их называют Дружками. Эти собаки, если не ошибаюсь, происходят от простых дворняжек и овчарок. Они отличаются верностью, независимым характером и тонким слухом.
Жулька также принадлежала к очень распространенной породе маленьких собак, тех тонконогих собачек с гладкой черной шерстью и желтыми подпалинами над бровями и на груди, которых так любят отставные чиновницы. Основной чертой ее характера была деликатная, почти застенчивая вежливость. Это не значит, чтобы она тотчас же перевертывалась на спину, начинала улыбаться или униженно ползала на животе, как только с ней заговаривал человек (так поступают все лицемерные, льстивые и трусливые собачонки). Нет, к доброму человеку она подходила с свойственной ей смелой доверчивостью, опиралась на его колено своими передними лапками и нежно протягивала мордочку, требуя ласки. Деликатность ее выражалась главным образом в манере есть. Она никогда не попрошайничала, наоборот, ее всегда приходилось упрашивать, чтобы она взяла косточку. Если же к ней во время еды подходила другая собака или люди, Жулька скромно отходила в сторону с таким видом, который как будто бы говорил: "Кушайте, кушайте, пожалуйста... Я уже совершенно сыта..." Право же, в ней в эти моменты было гораздо меньше собачьего, чем в иных почтенных человеческих лицах во время хорошего обеда.
Конечно, Жулька единогласно признавалась комнатной собачкой. Что касается до Барбоса, то нам, детям, очень часто приходилось его отстаивать от справедливого гнева старших и пожизненного изгнания во двор. Во-первых, он имел весьма смутные понятия о праве собственности (особенно если дело касалось съестных припасов), а во-вторых, не отличался аккуратностью в туалете. Этому разбойнику ничего не стоило стрескать в один присест добрую половину жареного пасхального индюка, воспитанного с особенною любовью и откормленного одними орехами, или улечься, только что выскочив из глубокой и грязной лужи, на праздничное, белое, как снег, покрывало маминой кровати.
Летом к нему относились снисходительно, и он обыкновенно лежал на подоконнике раскрытого окна в позе спящего льва, уткнув морду между вытянутыми передними лапами. Однако он не спал: это замечалось по его бровям, все время не перестававшим двигаться. Барбос ждал... Едва только на улице против нашего дома показывалась собачья фигура. Барбос стремительно скатывался с окошка, проскальзывал на брюхе в подворотню и полным карьером несся на дерзкого нарушителя территориальных законов. Он твердо памятовал великий закон всех единоборств и сражений: бей первый, если не хочешь быть битым, и поэтому наотрез отказывался от всяких принятых в собачьем мире дипломатических приемов, вроде предварительного взаимного обнюхивания, угрожающего рычания, завивания хвоста кольцом и так далее. Барбос, как молния, настигал соперника, грудью сшибал его с ног и начинал грызню. В течение нескольких минут среди густого столба коричневой пыли барахтались, сплетаясь клубком, два собачьих тела. Наконец Барбос одерживал победу. В то время когда враг обращался в бегство, поджимая хвост между ногами, визжа и трусливо оглядываясь назад. Барбос с гордым видом возвращался на свой пост на подоконник. Правда, что иногда при этом триумфальном шествии он сильно прихрамывал, а уши его украшались лишними фестонами, но, вероятно, тем слаще казались ему победные лавры.
Между ним и Жулькой царствовало редкое согласие и самая нежная любовь. Может быть, втайне Жулька осуждала своего друга за буйный нрав и дурные манеры, но во всяком случае явно она никогда этого не высказывала. Она даже и тогда сдерживала свое неудовольствие, когда Барбос, проглотив в несколько приемов свой завтрак, нагло облизываясь, подходил к Жулькиной миске и засовывал в нее свою мокрую мохнатую морду. Вечером, когда солнце жгло не так сильно, обе собаки любили поиграть и повозиться на дворе. Они то бегали одна от другой, то устраивали засады, то с притворно-сердитым рычанием делали вид, что ожесточенно грызутся между собой.
Однажды к нам во двор забежала бешеная собака. Барбос видел ее со своего подоконника, но, вместо того чтобы, по обыкновению, кинуться в бой, он только дрожал всем телом и жалобно повизгивал. Собака носилась по двору из угла в угол, нагоняя одним своим видом панический ужас и на людей и на животных. Люди попрятались за двери и боязливо выглядывали из-за них, Все кричали, распоряжались, давали бестолковые советы и подзадоривали друг друга. Бешеная собака тем временем уже успела искусать двух свиней и разорвать нескольких уток.
Вдруг все ахнули от испуга и неожиданности. Откуда-то из-за сарая выскочила маленькая Жулька и во всю прыть своих тоненьких ножек понеслась наперерез бешеной собаке. Расстояние между ними уменьшалось с поразительной быстротой. Потом они столкнулись... Это все произошло так быстро, что никто не успел даже отозвать Жульку назад. От сильного толчка она упала и покатилась по земле, а бешеная собака тотчас же повернула к воротам и выскочила на улицу.
Когда Жульку осмотрели, то на ней не нашли ни одного следа зубов. Вероятно, собака не успела ее даже укусить. Но напряжение героического порыва и ужас пережитых мгновений не прошли даром бедной Жульке... С ней случилось что-то странное, необъяснимое. Если бы собаки обладали способностью сходить с ума, я сказал бы, что она помешалась. В один день она исхудала до неузнаваемости; то лежала по целым часам в каком-нибудь темном углу; то носилась по двору, кружась и подпрыгивая. Она отказывалась от пищи и не оборачивалась, когда ее звали по имени.
На третий день она так ослабела, что не могла подняться с земли. Глаза ее, такие же светлые и умные, как и прежде, выражали глубокое внутреннее мучение. По приказанию отца, ее отнесли в пустой дровяной сарай, чтобы она могла там спокойно умереть. (Ведь известно, что только человек обставляет так торжественно свою смерть. Но все животные, чувствуя приближение этого омерзительного акта, ищут уединения.)
Через час после того, как Жульку заперли, к сараю прибежал Барбос. Он был сильно взволнован и принялся сначала визжать, а потом выть, подняв кверху голову. Иногда он останавливался на минуту, чтобы понюхать с тревожным видом и настороженными ушами щель сарайной двери, а потом опять протяжно и жалостно выл.
Его пробовали отзывать от сарая, но это не помогало. Его гнали и даже несколько раз ударили веревкой; он убегал, но тотчас же упорно возвращался на свое место и продолжал выть.
Так как дети вообще стоят к животным гораздо ближе, чем это думают взрослые, то мы первые догадались, чего хочет Барбос.
- Папа, пусти Барбоса в сарай. Он хочет проститься с Жулькой. Пусти, пожалуйста, папа, - пристали мы к отцу.
Он сначала сказал: "Глупости!" Но мы так лезли к нему и так хныкали, что он должен был уступить.
И мы были правы. Как только отворили дверь сарая, Барбос стремглав бросился к Жульке, бессильно лежавшей на земле, обнюхал ее и с тихим визгом стал лизать ее в глаза, в морду, в уши. Жулька слабо помахивала хвостом и старалась приподнять голову - ей это не удалось. В прощании собак было что-то трогательное. Даже прислуга, глазевшая на эту сцену, казалась тронутой.
Когда Барбоса позвали, он повиновался и, выйдя из сарая, лег около дверей на земле. Он уже, больше не волновался и не выл, а лишь изредка поднимал голову и как будто бы прислушивался к тому, что делается в сарае. Часа через два он опять завыл, но так громко и так выразительно, что кучер должен был достать ключи и отворить двери. Жулика лежала неподвижно на боку. Она издохла...

Текст сверен с изданием: А. И. Куприн. Собрание сочинений в 9 томах. Том 2. М.: Худ. литература, 1971. С. 227 - 230.
Источник


кошки из приюта Вчерашние Любимцы ищут добрые руки
 
upuskaДата: Суббота, 21 Апреля 2012, 07:42 | Сообщение # 4
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 7249
Статус: Offline
Антон Павлович Чехов

Каштанка


1. Дурное поведение

Молодая рыжая собака - помесь такса с дворняжкой - очень похожая мордой
на лисицу, бегала взад и вперед по тротуару и беспокойно оглядывалась по
сторонам. Изредка она останавливалась и, плача, приподнимая то одну озябшую
лапу, то другую, старалась дать себе отчет: как это могло случиться, что она
заблудилась?
Она отлично помнила, как она провела день и как в конце концов попала
на этот незнакомый тротуар.
День начался с того, что ее хозяин, столяр Лука Александрыч, надел
шапку, взял под мышку какую-то деревянную штуку, завернутую в красный
платок, и крикнул:
- Каштанка, пойдем!
Услыхав свое имя, помесь такса с дворняжкой вышла из-под верстака, где
она спала на стружках, сладко потянулась и побежала за хозяином. Заказчики
Луки Александрыча жили ужасно далеко, так что, прежде чем дойти до каждого
из них, столяр должен был по нескольку раз заходить в трактир и
подкрепляться. Каштанка помнила, что по дороге она вела себя крайне
неприлично. От радости, что ее взяли гулять, она прыгала, бросалась с лаем
на вагоны конножелезки, забегала во дворы и гонялась за собаками. Столяр то
и дело терял ее из виду, останавливался и сердито кричал на нее. Раз даже он
с выражением алчности на лице забрал в кулак ее лисье ухо, потрепал и
проговорил с расстановкой:
- Чтоб... ты... из... дох... ла, холера!
Побывав у заказчиков, Лука Александрыч зашел на минутку к сестре, у
которой пил и закусывал; от сестры пошел он к знакомому переплетчику, от
переплетчика в трактир, из трактира к куму и т.д. Одним словом, когда
Каштанка попала на незнакомый тротуар, то уже вечерело и столяр был пьян,
как сапожник. Он размахивал руками и, глубоко вздыхая, бормотал:
- Во гресех роди мя мати во утробе моей! Ох, грехи, грехи! Теперь вот
мы по улице идем и на фонарики глядим, а как помрем - в гиене огненной
гореть будем...
Или же он впадал в добродушный тон, подзывал к себе Каштанку и говорил
ей:
- Ты, Каштанка, насекомое существо и больше ничего. Супротив человека
ты все равно, что плотник супротив столяра...
Когда он разговаривал с нею таким образом, вдруг загремела музыка.
Каштанка оглянулась и увидела, что по улице прямо на нее шел полк солдат. Не
вынося музыки, которая расстраивала ей нервы, она заметалась и завыла. К
великому ее удивлению, столяр, вместо того чтобы испугаться, завизжать и
залаять, широко улыбнулся, вытянулся во фрунт и всей пятерней сделал под
козырек. Видя, что хозяин не протестует, Каштанка еще громче завыла и, не
помня себя, бросилась через дорогу на другой тротуар.
Когда она опомнилась, музыка уже не играла и полка не было. Она
перебежала дорогу к тому месту, где оставила хозяина, но, увы! столяра уже
там не было. Она бросилась вперед, потом назад, еще раз перебежала дорогу,
но столяр точно сквозь землю провалился... Каштанка стала обнюхивать
тротуар, надеясь найти хозяина по запаху его следов, но раньше какой-то
негодяй прошел в новых резиновых калошах, и теперь все тонкие запахи
мешались с острою каучуковою вонью, так что ничего нельзя было разобрать.
Каштанка бегала взад и вперед и не находила хозяина, а между тем
становилось темно. По обе стороны улицы зажглись фонари, и в окнах домов
показались огни. Шел крупный пушистый снег и красил в белое мостовую,
лошадиные спины, шапки извозчиков, и чем больше темнел воздух, тем белее
становились предметы. Мимо Каштанки, заслоняя ей поле зрения и толкая ее
ногами, безостановочно взад и вперед проходили незнакомые заказчики. (Все
человечество Каштанка делила на две очень неравные части: на хозяев и на
заказчиков; между теми и другими была существенная разница: первые имели
право бить ее, а вторых она сама имела право хватать за икры.) Заказчики
куда-то спешили и не обращали на нее никакого внимания.
Когда стало совсем темно, Каштанкою овладели отчаяние и ужас. Она
прижалась к какому-то подъезду и стала горько плакать. Целодневное
путешествие с Лукой Александрычем утомило ее, уши и лапы ее озябли, и к тому
же еще она была ужасно голодна. За весь день ей приходилось жевать только
два раза: покушала у переплетчика немножко клейстеру да в одном из трактиров
около прилавка нашла колбасную кожицу - вот и все. Если бы она была
человеком, то, наверное, подумала бы:
"Нет, так жить невозможно! Нужно застрелиться!"

2. Таинственный незнакомец

Но она ни о чем не думала и только плакала. Когда мягкий пушистый снег
совсем облепил ее спину и голову и она от изнеможения погрузилась в тяжелую
дремоту, вдруг подъездная дверь щелкнула, запищала и ударила ее по боку. Она
вскочила. Из отворенной двери вышел какой-то человек, принадлежащий к
разряду заказчиков. Так как Каштанка взвизгнула и попала ему под ноги, то он
не мог не обратить на нее внимания. Он нагнулся к ней и спросил:
- Псина, ты откуда? Я тебя ушиб? О бедная, бедная... Ну, не сердись, не
сердись... Виноват.
Каштанка поглядела на незнакомца сквозь снежинки, нависшие на ресницы,
и увидела перед собой коротенького и толстенького человечка с бритым пухлым
лицом, в цилиндре и в шубе нараспашку.
- Что же ты скулишь? - продолжал он, сбивая пальцем с ее спины снег. -
Где твой хозяин? Должно быть, ты потерялась? Ах, бедный песик! Что же мы
теперь будем делать?
Уловив в голосе незнакомца теплую, душевную нотку, Каштанка лизнула ему
руку и заскулила еще жалостнее.
- А ты хорошая, смешная! - сказал незнакомец. - Совсем лисица! Ну, что
ж, делать нечего, пойдем со мной! Может быть, ты и сгодишься на
что-нибудь... Ну, фюйть!
Он чмокнул губами и сделал Каштанке знак рукой, который мог означать
только одно: "Пойдем!" Каштанка пошла.
Не больше как через полчаса она уже сидела на полу в большой светлой
комнате и, склонив голову набок, с умилением и с любопытством глядела на
незнакомца, который сидел за столом и обедал. Он ел и бросал ей кусочки...
Сначала он дал ей хлеба и зеленую корочку сыра, потом кусочек мяса,
полпирожка, куриных костей, и она с голодухи все это съела так быстро, что
не успела разобрать вкуса. И чем больше она ела, тем сильнее чувствовался
голод.
- Однако плохо же кормят тебя твои хозяева! - говорил незнакомец,
глядя, с какою свирепою жадностью она глотала неразжеванные куски. - И какая
ты тощая! Кожа да кости...
Каштанка съела много, но не наелась, а только опьянела от еды. После
обеда она разлеглась среди комнаты, протянула ноги и, чувствуя во всем теле
приятную истому, завиляла хвостом. Пока ее новый хозяин, развалившись в
кресле, курил сигару, она виляла хвостом и решала вопрос: где лучше - у
незнакомца или у столяра? У незнакомца обстановка бедная и некрасивая; кроме
кресел, дивана, лампы и ковров, у него нет ничего, и комната кажется пустою;
у столяра же вся квартира битком набита вещами; у него есть стол, верстак,
куча стружек, рубанки, стамески, пилы, клетка с чижиком, лохань... У
незнакомца не пахнет ничем, у столяра же в квартире всегда стоит туман и
великолепно пахнет клеем, лаком и стружками. Зато у незнакомца есть одно
очень важное преимущество - он дает много есть, и, надо отдать ему полную
справедливость, когда Каштанка сидела перед столом и умильно глядела на
него, он ни разу не ударил ее, не затопал ногами и ни разу не крикнул:
"По-ошла вон, треклятая!"
Выкурив сигару, новый хозяин вышел и через минуту вернулся, держа в
руках маленький матрасик.
- Эй ты, пес, поди сюда! - сказал он, кладя матрасик в углу около
дивана. -Ложись здесь. Спи!
Затем он потушил лампу и вышел. Каштанка разлеглась на матрасике и
закрыла глаза; с улицы послышался лай, и она хотела ответить на него, но
вдруг неожиданно ею овладела грусть. Она вспомнила Луку Александрыча, его
сына Федюшку, уютное местечко под верстаком... Вспомнила она, что в длинные
зимние вечера, когда столяр строгал или читал вслух газету, Федюшка
обыкновенно играл с нею... Он вытаскивал ее за задние лапы из-под верстака и
выделывал с нею такие фокусы, что у нее зеленело в глазах и болело во всех
суставах. Он заставлял ее ходить на задних лапах, изображал из нее колокол,
то есть сильно дергал ее за хвост, отчего она визжала и лаяла, давал ей
нюхать табаку... Особенно мучителен был следующий фокус: Федюшка привязывал
на ниточку кусочек мяса и давал его Каштанке, потом же, когда она
проглатывала, он с громким смехом вытаскивал его обратно из ее желудка. И
чем ярче были воспоминания, тем громче и тоскливее скулила Каштанка.
Но скоро утомление и теплота взяли верх над грустью... Она стала
засыпать. В ее воображении забегали собаки; пробежал, между прочим, и
мохнатый старый пудель, которого она видела сегодня на улице, с бельмом на
глазах и с клочьями шерсти около носа. Федюшка, с долотом в руке, погнался
за пуделем, потом вдруг сам покрылся мохнатой шерстью, весело залаял и
очутился около Каштанки. Каштанка и он добродушно понюхали друг другу носы и
побежали на улицу...

3. Новое, очень приятное знакомство

Когда Каштанка проснулась, было уже светло и с улицы доносился шум,
какой бывает только днем. В комнате не было ни души. Каштанка потянулась,
зевнула и, сердитая, угрюмая, прошлась по комнате. Она обнюхала углы и
мебель, заглянула в переднюю и не нашла ничего интересного. Кроме двери,
которая вела в переднюю, была еще одна дверь. Подумав, Каштанка поцарапала
ее обеими лапами, отворила и вошла в следующую комнату. Тут на кровати,
укрывшись байковым одеялом, спал заказчик, в котором она узнала вчерашнего
незнакомца.
- Рррр... - заворчала она, но, вспомнив про вчерашний обед, завиляла
хвостом и стала нюхать.
Она понюхала одежду и сапоги незнакомца и нашла, что они очень пахнут
лошадью. Из спальни вела куда-то еще одна дверь, тоже затворенная. Каштанка
поцарапала эту дверь, налегла на нее грудью, отворила и тотчас же
почувствовала странный, очень подозрительный запах. Предчувствуя неприятную
встречу, ворча и оглядываясь, Каштанка вошла в маленькую комнатку с грязными
обоями и в страхе попятилась назад. Она увидела нечто неожиданное и
страшное. Пригнув к земле шею и голову, растопырив крылья и шипя, прямо на
нее шел серый гусь. Несколько в стороне от него, на матрасике, лежал белый
кот; увидев Каштанку, он вскочил, выгнул спину в дугу, задрал хвост,
взъерошил шерсть и тоже зашипел. Собака испугалась не на шутку, но, не желая
выдавать своего страха, громко залаяла и бросилась к коту... Кот еще сильнее
выгнул спину, зашипел и ударил Каштанку лапой по голове. Каштанка отскочила,
присела на все четыре лапы и, протягивая к коту морду, залилась громким,
визгливым лаем; в это время гусь подошел сзади и больно долбанул ее клювом в
спину. Каштанка вскочила и бросилась на гуся...
- Это что такое? - послышался громкий сердитый голос, и в комнату вошел
незнакомец в халате и с сигарой в зубах. - Что это значит? На место!
Он подошел к коту, щелкнул его по выгнутой спине и сказал:
- Федор Тимофеич, это что значит? Драку подняли? Ах ты, старая каналья!
Ложись!
И, обратившись к гусю, он крикнул:
- Иван Иваныч, на место!
Кот покорно лег на свой матрасик и закрыл глаза. Судя по выражению его
морды и усов, он сам был недоволен, что погорячился и вступил в драку.
Каштанка обиженно заскулила, а гусь вытянул шею и заговорил о чем-то быстро,
горячо и отчетливо, но крайне непонятно.
- Ладно, ладно! - сказал хозяин, зевая. - Надо жить мирно и дружно. Он
погладил Каштанку и продолжал: - А ты, рыжик, не бойся... Это хорошая
публика, не обидит. Постой, как же мы тебя звать будем? Без имени нельзя,
брат.
Незнакомец подумал и сказал:
- Вот что... Ты будешь - Тетка... Понимаешь? Тетка!
И, повторив несколько раз слово "Тетка", он вышел. Каштанка села и
стала наблюдать. Кот неподвижно сидел на матрасике и делал вид, что спит.
Гусь, вытягивая шею и топчась на одном месте, продолжал говорить о чем-то
быстро и горячо. По-видимому, это был очень умный гусь; после каждой длинной
тирады он всякий раз удивленно пятился назад и делал вид, что восхищался
своею речью... Послушав его и ответив ему: "рррр...", Каштанка принялась
обнюхивать углы. В одном из углов стояло маленькое корытце, в котором она
увидела моченый горох и размокшие ржаные корки. Она попробовала горох -
невкусно, попробовала корки -и стала есть. Гусь нисколько не обиделся, что
незнакомая собака поедает его корм, а напротив, заговорил еще горячее и,
чтобы показать свое доверие, сам подошел к корытцу и съел несколько
горошинок.


кошки из приюта Вчерашние Любимцы ищут добрые руки
 
upuskaДата: Суббота, 21 Апреля 2012, 07:43 | Сообщение # 5
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 7249
Статус: Offline
Каштанка (Продолжение)

4. Чудеса в решете

Немного погодя опять вошел незнакомец и принес с собой какую-то
странную вещь, похожую на ворота и на букву П. На перекладине этого
деревянного, грубо сколоченного П висел колокол и был привязан пистолет; от
языка колокола и от курка пистолета тянулись веревочки. Незнакомец поставил
П посреди комнаты, долго что-то развязал и завязывал, потом посмотрел на
гуся и сказал:
- Иван Иваныч, пожалуйте!
Гусь подошел к нему и остановился в ожидательной позе.
- Ну-с, - сказал незнакомец, - начнем с самого начала. Прежде всего
поклонись и сделай реверанс! Живо!
Иван Иваныч вытянул шею, закивал во все стороны и шаркнул лапкой.
- Так, молодец... Теперь умри!
Гусь лег на спину и задрал вверх лапы. Проделав еще несколько подобных
неважных фокусов, незнакомец вдруг схватил себя за голову, изобразил на
своем лице ужас и закричал:
- Караул! Пожар! Горим!
Иван Иваныч подбежал к П, взял в клюв веревку и зазвонил в колокол.
Незнакомец остался очень доволен. Он погладил гуся по шее и сказал:
- Молодец, Иван Иваныч! Теперь представь, что ты ювелир и торгуешь
золотом и брильянтами. Представь теперь, что ты приходишь к себе в магазин и
застаешь в нем воров. Как бы та поступил в данном случае?
Гусь взял в клюв другую веревочку и потянул, отчего тотчас же раздался
оглушительный выстрел. Каштанке очень понравился звон, а от выстрела она
пришла в такой восторг, что забегала вокруг П и залаяла.
- Тетка, на место! - крикнул ей незнакомец. - Молчать!
Работа Ивана Иваныча не кончилась стрельбой. Целый час потом незнакомец
гонял его вокруг себя на корде и хлопал бичом, причем гусь должен был
прыгать через барьер и сквозь обруч, становиться на дыбы, то есть садиться
на хвост и махать лапками. Каштанка не отрывала глаз от Ивана Иваныча,
завывала от восторга и несколько раз принималась бегать за ним со звонким
лаем. Утомив гуся и себя, незнакомец вытер со лба пот и крикнул:
- Марья, позови-ка сюда Хавронью Ивановну!
Через минуту послышалось хрюканье... Каштанка заворчала, приняла очень
храбрый вид и на всякий случай подошла поближе к незнакомцу. Отворилась
дверь, в комнату поглядела какая-то старуха и, сказав что-то, впустила
черную, очень некрасивую свинью. Не обращая никакого внимания на ворчанье
Каштанки, свинья подняла вверх свой пятачок и весело захрюкала. По-видимому,
ей было очень приятно видеть своего хозяина, кота и Ивана Иваныча. Когда она
подошла к коту и слегка толкнула его под живот своим пятачком и потом о
чем-то заговорила с гусем, в ее движениях, в голосе и в дрожании хвостика
чувствовалось много добродушия. Каштанка сразу поняла, что ворчать и лаять
на таких субъектов бесполезно.
Хозяин убрал П и крикнул:
- Федор Тимофеич, пожалуйте!
Кот поднялся, лениво потянулся и нехотя, точно делая одолжение, подошел
к свинье.
- Ну-с, начнем с египетской пирамиды, - начал хозяин.
Он долго объяснял что-то, потом скомандовал: "Раз... два... три!" Иван
Иваныч при слове "три" взмахнул крыльями и вскочил на спину свиньи... Когда
он, балансируя крыльями и шеей, укрепился на щетинистой спине, Федор
Тимофеич вяло и лениво, с явным пренебрежением и с таким видом, как будто он
презирает и ставит ни в грош свое искусство, полез на спину свиньи, потом
нехотя взобрался на гуся и стал на задние лапы. Получилось то, что
незнакомец называл "египетской пирамидой". Каштанка взвизгнула от восторга,
но в это время старик кот зевнул и, потеряв равновесие, свалился с гуся.
Иван Иваныч пошатнулся и тоже свалился. Незнакомец закричал, замахал руками
и стал опять что-то объяснять. Провозившись целый час с пирамидой,
неутомимый хозяин принялся учить Ивана Иваныча ездить верхом на коте, потом
стал учить кота курить и т.п.
Ученье кончилось тем, что незнакомец вытер со лба пот и вышел, Федор
Тимофеич брезгливо фыркнул, лег на матрасик и закрыл глаза, Иван Иваныч
направился к корытцу, а свинья была уведена старухой. Благодаря массе новых
впечатлений день прошел для Каштанки незаметно, а вечером она со своим
матрасиком была уже водворена в комнатке с грязными обоями и ночевала в
обществе Федора Тимофеича и гуся.

5. Талант! Талант!

Прошел месяц.
Каштанка уже привыкла к тому, что ее каждый вечер кормили вкусным
обедом и звали Теткой. Привыкла она и к незнакомцу и к своим новым
сожителям. Жизнь потекла как по маслу.
Все дни начинались одинаково. Обыкновенно раньше всех просыпался Иван
Иваныч и тотчас же подходил к Тетке или к коту, выгибал шею и начинал
говорить о чем-то горячо и убедительно, но по-прежнему непонятно. Иной раз
он поднимал вверх голову и произносил длинные монологи. В первые дни
знакомства Каштанка думала, что он говорит много потому, что очень умен, но
прошло немного времени, и она потеряла к нему всякое уважение; когда он
подходил к ней со своими длинными речами, она уж не виляла хвостом, а
третировала его, как надоедливого болтуна, который не дает никому спать, и
без всякой церемонии отвечала ему: "рррр"...
Федор же Тимофеич был иного рода господин. Этот, проснувшись, не
издавал никакого звука, не шевелился и даже не открывал глаз. Он охотно бы
не просыпался, потому что, как видно было, он недолюбливал жизни. Ничто его
не интересовало, ко всему он относился вяло и небрежно, все презирал и даже,
поедая свой вкусный обед, брезгливо фыркал.
Проснувшись, Каштанка начинала ходить по комнатам и обнюхивать углы.
Только ей и коту позволялось ходить по всей квартире: гусь же не имел права
переступать порог комнатки с грязными обоями, а Хавронья Ивановна жила
где-то на дворе в сарайчике и появлялась только во время ученья. Хозяин
просыпался поздно и, напившись чаю, тотчас же принимался за свои фокусы.
Каждый день в комнатку вносились П, бич, обручи, и каждый день проделывалось
почти одно и то же. Ученье продолжалось часа три-четыре, так что иной раз
Федор Тимофеич от утомления пошатывался, как пьяный, Иван Иваныч раскрывал
клюв и тяжело дышал, а хозяин становился красным и никак не мог стереть со
лба пот.
Ученье и обед делали дни очень интересными, вечера же проходили
скучновато. Обыкновенно вечерами хозяин уезжал куда-то и увозил с собою гуся
и кота. Оставшись одна, Тетка ложилась на матрасик и начинала грустить...
Грусть подкрадывалась к ней как-то незаметно и овладевала ею постепенно, как
потемки комнатой. Начиналось с того, что у собаки пропадала всякая охота
лаять, бегать по комнатам и даже глядеть, затем в воображении ее появлялись
какие-то две неясные фигуры, не то собаки, не то люди, с физиономиями
симпатичными, милыми, но непонятными; при появлении их Тетка виляла хвостом,
и ей казалось, что она их где-то когда-то видела и любила.... А засыпая, она
всякий раз чувствовала, что от этих фигур пахнет клеем, стружками и лаком.
Когда она совсем уже свыклась с новой жизнью и из тощей, костлявой
дворняжки обратилась в сытого, выхоленного пса, однажды, перед ученьем
хозяин погладил ее и сказал:
- Пора нам, Тетка, делом заняться. Довольно тебе бить баклуши. Я хочу
из тебя артистку сделать... Ты хочешь быть артисткой?
И он стал учить ее разным выходкам. В первый урок она училась стоять и
ходить на задних лапах, что ей ужасно нравилось. Во второй урок она должна
была прыгать на задних лапах и хватать сахар, который высоко над ее головой
держал учитель. Затем в следующие уроки она плясала, бегала на корде, выла
под музыку, звонила и стреляла, а через месяц могла с успехом заменять
Федора Тимофеича в египетской пирамиде. Училась она очень охотно и была
довольна своими успехами; беганье с высунутым языком на корде, прыганье в
обруч и езда верхом на старом Федоре Тимофеиче доставляли ей величайшее
наслаждение. Всякий удавшийся фокус она сопровождала звонким, восторженным
лаем, а учитель удивлялся, приходил тоже в восторг и потирал руки.
- Талант! Талант! - говорил он. - Несомненный талант! Ты положительно
будешь иметь успех!
И Тетка так привыкла к слову "талант", что всякий раз, когда хозяин
произносил его, вскакивала и оглядывалась, как будто оно было ее кличкой.

6. Беспокойная ночь

Тетке приснился собачий сон, будто за ней гонится дворник с метлой, и
она проснулась от страха.
В комнате было тихо, темно и очень душно. Кусались блохи. Тетка раньше
никогда не боялась потемок, но теперь почему-то ей стало жутко и захотелось
лаять. В соседней комнате громко вздохнул хозяин, потом немного погодя в
своем сарайчике хрюкнула свинья, и опять все смолкло. Когда думаешь об еде,
то на душе становится легче, и Тетка стала думать о том, как она сегодня
украла у Федора Тимофеича куриную лапку и спрятала ее в гостиной между
шкафом и стеной, где очень много паутины и пыли. Не мешало бы теперь пойти и
посмотреть: цела эта лапка или нет? Очень может быть, что хозяин нашел ее и
скушал. Но раньше утра нельзя выходить из комнатки такое правило. Тетка
закрыла глаза, чтобы поскорее уснуть, так как она знала по опыту, что чем
скорее уснешь, тем скорее наступит утро. Но вдруг недалеко от нее раздался
странный крик, который заставил ее вздрогнуть и вскочить на все четыре лапы.
Это крикнул Иван Иваныч, и крик его был не болтливый и убедительный, как
обыкновенно, а какой-то дикий, пронзительный и неестественный, похожий на
скрип отворяемых ворот. Ничего не разглядев в потемках и не поняв, Тетка
почувствовала еще больший страх и проворчала:
- Ррррр...
Прошло немного времени, сколько его требуется на то, чтобы обглодать
хорошую кость; крик не повторялся. Тетка мало-помалу успокоилась и
задремала. Ей приснились две большие черные собаки с клочьями прошлогодней
шерсти на бедрах и на боках; они из большой лохани с жадностью ели помои, от
которых шел белый пар и очень вкусный запах; изредка они оглядывались на
Тетку, скалили зубы и ворчали: "А тебе мы не дадим!" Но из дому выбежал
мужик в шубе и прогнал их кнутом; тогда Тетка подошла к лохани и стала
кушать, но как только мужик ушел за ворота, обе черные собаки с ревом
бросились на нее, и вдруг опять раздался пронзительный крик.
- К-ге! К-ге-ге! - крикнул Иван Иваныч.
Тетка проснулась, вскочила и, не сходя с матрасика, залилась воющим
лаем. Ей уже казалось, что кричит не Иван Иваныч, а кто-то другой,
посторонний. И почему-то в сарайчике опять хрюкнула свинья.
Но вот послышалось шарканье туфель, и в комнатку вошел хозяин в халате
и со свечой. Мелькающий свет запрыгал по грязным обоям и по потолку и
прогнал потемки. Тетка увидела, что в комнатке нет никого постороннего. Иван
Иваныч сидел на полу и не спал. Крылья у него были растопырены и клюв
раскрыт, и вообще он имел такой вид, как будто очень утомился и хотел пить.
Старый Федор Тимофеич тоже не спал. Должно быть, и он был разбужен криком.
- Иван Иваныч, что с тобой? - спросил хозяин у гуся. - Что ты кричишь?
Ты болен?
Гусь молчал. Хозяин потрогал его за шею, погладил по спине и сказал: -
Ты чудак. И сам не спишь и другим не даешь.
Когда хозяин вышел и унес с собою свет, опять наступили потемки.
Тетке было страшно. Гусь не кричал, но ей опять стало чудиться, что в
потемках стоит кто-то чужой. Страшнее всего было то, что этого чужого нельзя
было укусить, так как он был невидим и в эту ночь должно непременно
произойти что-то очень худое. Федор Тимофеич тоже был непокоен. Тетка
слышала, как он возился на своем матрасике, зевал и встряхивал головой.
Где-то на улице застучали в ворота, и в сарайчике хрюкнула свинья.
Тетка заскулила, протянула передние лапы и положила на них голову. В
стуке ворот, в хрюканье не спавшей почему-то свиньи, в потемках и в тишине
почудилось ей что-то такое же тоскливое и страшное, как в крике Ивана
Иваныча. Все было в тревоге и в беспокойстве, но отчего? Кто этот чужой,
которого не было видно? Вот около Тетки на мгновение вспыхнули две тусклые
зеленые искорки. Это в первый раз за все время знакомства подошел к ней
Федор Тимофеич. Что ему нужно было? Тетка лизнула ему лапу и, не спрашивая,
зачем он пришел, завыла тихо и на разные голоса.
- К-ге! - крикнул Иван Иваныч. - К-ге-ге!
Опять отворилась дверь, и вошел хозяин со свечой. Гусь сидел в прежней
позе, с разинутым клювом и растопырив крылья. Глаза у него закрыты.
- Иван Иваныч! - позвал хозяин.
Гусь не шевельнулся. Хозяин сел перед ним на полу, минуту глядел на
него молча и сказал:
- Иван Иваныч! Что же это такое? Умираешь ты, что ли? Ах, я теперь
вспомнил, вспомнил! - вскрикнул он и схватил себя за голову. - Я знаю,
отчего это! Это оттого, что сегодня на тебя наступила лошадь! Боже мой, боже
мой!
Тетка не понимала, что говорит хозяин, но по его лицу видела, что и он
ждет чего-то ужасного. Она протянула морду к темному окну, в которое, как
казалось ей, глядел кто-то чужой, и завыла.
- Он умирает, Тетка! - сказал хозяин и всплеснул руками. - Да, да,
умирает! К вам в комнату пришла смерть. Что нам делать?
Бледный, встревоженный хозяин, вздыхая и покачивая головой, вернулся к
себе в спальню. Тетке жутко было оставаться в потемках, и она пошла за ним.
Он сел на кровать и несколько раз повторил:
- Боже мой, что же делать?
Тетка ходила около его ног и, не понимая, отчего это у нее такая тоска
и отчего все так беспокоятся, и стараясь понять, следила за каждым его
движением. Федор Тимофеич, редко покидавший свой матрасик, тоже вошел в
спальню хозяина и стал тереться около его ног. Он встряхивал головой, как
будто хотел вытряхнуть из нее тяжелые мысли, и подозрительно заглядывал под
кровать.
Хозяин взял блюдечко, налил в него из рукомойника воды и опять пошел к
гусю.
- Пей, Иван Иваныч! - сказал он нежно, ставя перед ним блюдечко. Пей,
голубчик.
Но Иван Иваныч не шевелился и не открывал глаз. Хозяин пригнул его
голову к блюдечку и окунул клюв в воду, но гусь не пил, еще шире растопырил
крылья, и голова его так и осталась лежать в блюдечке.
- Нет, ничего уже нельзя сделать! - вздохнул хозяин. - Все кончено.
Пропал иван Иваныч!
И по его щекам поползли вниз блестящие капельки, какие бывают на окнах
во время
дождя. Не понимая, в чем дело, Тетка и Федор Тимофеич жались к нему и с
ужасом смотрели на гуся.
- Бедный Иван Иваныч! - говорил хозяин, печально вздыхая. - А я-то
мечтал, что весной повезу тебя на дачу и буду гулять с тобой по зеленой
травке. Милое животное, хороший мой товарищ, тебя уже нет! Как же я теперь
буду обходиться без тебя?
Тетке казалось, что и с нею случится то же самое, то есть что и она вот
так, неизвестно отчего, закроет глаза, протянет лапы, оскалит рот, и все на
нее будут
смотреть с ужасом. По-видимому, такие же мысли бродили и в голове
Федора Тимофеича. Никогда раньше старый кот не был так угрюм и мрачен, как
теперь.
Начинался рассвет, и в комнатке уже не было того невидимого чужого,
который пугал так Тетку. Когда совсем рассвело, пришел дворник, взял гуся за
лапы и унес его куда-то. А немного погодя явилась старуха и вынесла корытце.
Тетка пошла в гостиную и посмотрела за шкаф: хозяин не скушал куриной
лапки, она лежала на своем месте, в пыли и паутине. Но Тетке было скучно,
грустно и хотелось плакать. Она даже не понюхала лапки, а пошла под диван,
села там и начала скулить тихо, тонким голоском:
- Ску-ску-ску...

7. Неудачный дебют

В один прекрасный вечер хозяин вошел в комнатку с грязными обоями и,
потирая руки, сказал:
- Ну-с...
Что-то он хотел еще сказать, но не сказал и вышел. Тетка, отлично
изучившая во время уроков его лицо и интонацию, догадалась, что он был
взволнован, озабочен и, кажется, сердит. Немного погодя он вернулся и
сказал:
- Сегодня я возьму с собой Тетку и Федора Тимофеича. В египетской
пирамиде ты, Тетка, заменишь сегодня покойного Ивана Иваныча. Черт знает
что! Ничего не готово, не выучено, репетиций было мало! Осрамимся,
провалимся!
Затем он опять вышел и через минуту вернулся в шубе и в цилиндре.
Подойдя к коту, он взял его за передние лапы, поднял и спрятал его на груди
под шубу, причем Федор Тимофеич казался очень равнодушным и даже не
потрудился открыть глаз. Для него, по-видимому, было решительно все равно:
лежать ли, или быть поднятым за ноги, валяться ли на матрасике, или
покоиться на груди хозяина под шубой...
- Тетка, пойдем, - сказал хозяин.
Ничего не понимая и виляя хвостом, Тетка пошла за ним. Через минуту она
уже сидела в санях около ног хозяина и слушала, ка он, пожимаясь от холода и
волнения, бормотал:
- Осрамимся! Провалимся!
Сани остановились около большого странного дома, похожего на
опрокинутый супник. Длинный подъезд этого дома с тремя стеклянными дверями
был освещен дюжиной ярких фонарей. Двери со звоном отворялись и, как рты,
глотали людей, которые сновали у подъезда. Людей было много, часто к
подъезду подбегали и лошади, но собак не было видно.
Хозяин взял на руки Тетку и сунул ее на грудь, под шубу, где находился
Федор Тимофеич. Тут было темно и душно, но тепло. На мгновение вспыхнули две
тусклые зеленые искорки - это открыл глаза кот, обеспокоенный холодными
жесткими лапами соседки. Тетка лизнула его ухо и, желая усесться возможно
удобнее, беспокойно задвигалась, смяла его под себя холодными лапами и
нечаянно высунула из-под шубы голову, но тотчас же сердито заворчала и
нырнула под шубу. Ей показалось, что она увидела громадную, плохо освещенную
комнату, полную чудовищ; из-за перегородок и решеток, которые тянулись по
обе стороны комнаты, выглядывали страшные рожи: лошадиные, рогатые,
длинноухие и какая-то одна толстая, громадная рожа с хвостом вместо носа и с
двумя длинными обглоданными костями, торчащими изо рта.
Кот сипло замяукал под лапами Тетки, но в это время шуба распахнулась,
хозяин сказал "гоп!", и Федор Тимофеич и Теткою прыгнули на пол. Они уже
были в маленькой комнате серыми дощатыми стенами; тут, кроме небольшого
столика с зеркалом, табурета и тряпья, развешанного по углам, не было
никакой другой мебели, и, вместо лампы или свечи, горел яркий веерообразный
огонек, приделанный к тумбочке, вбитой в стену. Федор Тимофеич облизал свою
шубу, помятую Теткой, пошел под табурет и лег. Хозяин, все еще волнуясь, и
потирая руки, стал раздеваться... Он разделся так, как обыкновенно
раздевался у себя дома, готовясь лечь под байковое одеяло, то есть снял все,
кроме белья, потом сел на табурет и, глядя в зеркало, начал выделывать над
собой удивительные штуки. Прежде всего он надел на голову парик с пробором и
с двумя вихрами, похожими на рога, потом густо намазал лицо чем-то белым и
сверх белой краски нарисовал еще брови, усы и румяны. Затеи его этим не
кончились. Опачкавши лицо и шею, он стал облачаться в какой-то
необыкновенный, ни с чем не сообразный костюм, какого Тетка никогда не
видала раньше ни в домах, ни на улице. Представьте вы себе широчайшие
панталоны, сшитые из ситца с крупными цветами, какой употребляется в
мещанских домах для занавесок и обивки мебели, панталоны, которые
застегиваются у самых подмышек; одна панталона сшита из коричневого ситца,
другая из светло-желтого. Утонувши в них, хозяин надел еще ситцевую курточку
с большим зубчатым воротником и с золотой звездой на спине, разноцветные
чулки и зеленые башмаки...
У Тетки запестрило в глазах и в душе. От белолицей мешковатой фигуры
пахло хозяином, голос у нее был тоже знакомый, хозяйский, но бывали минуты,
когда Тетку мучили сомнения, и тогда она готова была бежать от пестрой
фигуры и лаять. Новое место, веерообразный огонек, запах, метаморфоза,
случившаяся с хозяином, - все это вселяло в нее неопределенный страх и
предчувствие, что она непременно встретится с каким-нибудь ужасом, вроде
толстой рожи с хвостом вместо носа. А тут еще где-то за стеной далеко играла
ненавистная музыка и слышался временами непонятный рев. Одно только и
успокаивало ее - это невозмутимость Федора Тимофеича. Он преспокойно дремал
под табуретом и не открывал глаз, даже когда двигался табурет.
Какой-то человек во фраке и в белой жилетке заглянул в комнатку и
сказал:
- Сейчас выход мисс Арабеллы. После нее - вы.
Хозяин ничего не ответил. Он вытащил из-под стола небольшой чемодан,
сел и стал ждать. По губам и по рукам его было заметно, что он волновался, и
Тетка слышала, как дрожало его дыхание.
- M-r Жорж, пожалуйте! - крикнул кто-то за дверью.
Хозяин встал и три раза перекрестился, потом достал из-под табурета
кота и сунул его в чемодан.
- Иди, Тетка! - сказал он тихо.
Тетка, ничего не понимая, подошла к его рукам; он поцеловал ее в голову
и положил рядом с Федором Тимофеичем. Засим наступили потемки... Тетка
топталась по коту, царапала стенки чемодана и от ужаса не могла произнести
ни звука, а чемодан покачивался, как на волнах, и дрожал...
- А вот и я! - громко крикнул хозяин. - А вот и я!
Тетка почувствовала, что после этого крика чемодан ударился о что-то
твердое и перестал качаться. Послышался громкий густой рев: по ком-то
хлопали, и этот кто-то, вероятно рожа с хвостом вместо носа, ревел и хохотал
так громко, что задрожали замочки у чемодана. В ответ на рев раздался
пронзительный, визгливый смех хозяина, каким он никогда не смеялся дома.
- Га! - крикнул он, стараясь перекричать рев. - Почтеннейшая публика! Я
сейчас только с вокзала! У меня издохла бабушка и оставила мне наследство! В
чемодане что очень тяжелое - очевидно, золото... Га-а! И вдруг здесь
миллион! Сейчас мы откроем и посмотрим...
В чемодане щелкнул замок. Яркий свет ударил Тетку по глазам; она
прыгнула вон из чемодана и, оглушенная ревом, быстро, во всю прыть забегала
вокруг своего хозяина и залилась звонким лаем.
- Га! - закричал хозяин. - Дядюшка Федор Тимофеич! Дорогая Тетушка!
Милые родственники, черт бы вас взял!
Он упал животом на песок, схватил кота и Тетку и принялся обнимать их.
Тетка, пока он тискал ее в своих объятиях, мельком оглядела тот мир, в
который занесла ее судьба, и, пораженная его грандиозностью, на минуту
застыла от удивления и восторга, потом вырвалась из объятий хозяина и от
остроты впечатления, как волчок, закружилась на одном месте. Новый мир был
велик и полон яркого света; куда ни взглянешь, всюду, от пола до потолка,
видны были одни только лица, лица, лица и больше ничего.
- Тетушка, прошу вас сесть! - крикнул хозяин.
Помня, что это значит, Тетка вскочила на стул и села. Она поглядела на
хозяина. Глаза его, как всегда, глядели серьезно и ласково, но лицо, в
особенности рот и зубы, были изуродованы широкой неподвижной улыбкой. Сам он
хохотал, прыгал, подергивал плечами и делал вид, что ему очень весело в
присутствии тысячей лиц. Тетка поверила его веселости, вдруг почувствовала
всем своим телом, что на нее смотрят эти тысячи лиц, подняла вверх свою
лисью морду и радостно завыла.
- Вы, Тетушка, посидите, - сказал ей хозяин, - а мы с дядюшкой попляшем
камаринского.
Федор Тимофеич в ожидании, когда его заставят делать глупости, стоял и
равнодушно поглядывал по сторонам. Плясал он вяло, небрежно, угрюмо, и видно
было по его движениям, по хвосту и по усам, что он глубоко презирал и толпу,
и яркий свет, и хозяина, и себя... Протанцевав свою порцию, он зевнул и сел.
- Ну-с, Тетушка, - сказал хозяин, - сначала мы с вами споем, а потом
попляшем. Хорошо?
Он вынул из кармана дудочку и заиграл. Тетка, не вынося музыки,
беспокойно задвигалась на стуле и завыла. Со всех сторон послышались рев и
аплодисменты. Хозяин поклонился и, когда все стихло, продолжал играть... Во
время исполнения одной очень высокой ноты где-то наверху среди публики
кто-то громко ахнул.
- Тятька! - крикнул детский голос. - А ведь это Каштанка!
- Каштанка и есть! - подтвердил пьяненький, дребезжащий тенорок.
Каштанка! Федюшка, это, накажи бог, Каштанка! Фюйть!
Кто-то на галерее свистнул, и два голоса, один - детский, другой
мужской, громко позвали:
- Каштанка! Каштанка!
Тетка вздрогнула и посмотрела туда, где кричали. Два лица: одно
волосатое, пьяное и ухмыляющееся, другое - пухлое, краснощекое и испуганное,
ударили по ее глазам, как раньше ударил яркий свет... Она вспомнила, упала
со стула и забилась на песке, потом вскочила и с радостным визгом бросилась
к этим лицам. Раздался оглушительный рев, пронизанный насквозь свистками и
пронзительным детским криком:
- Каштанка! Каштанка!
Тетка прыгнула через барьер, потом через чье-то плечо, очутилась в
ложе; чтобы попасть в следующий ярус, нужно было перескочить высокую стену;
Тетка прыгнула, но не допрыгнула и поползла назад по стене. Затем она
переходила с рук на руки, лизала чьи-то руки и лица, подвигалась все выше и
выше и, наконец, попала на галерку...
Спустя полчаса Каштанка шла уже по улице за людьми, от которых пахло
клеем и лаком. Лука Александрыч покачивался и инстинктивно, наученный
опытом, старался держаться подальше от канавы.
- В бездне греховней валяюся во утробе моей... - бормотал он. - А ты,
Каштанка, - недоумение. Супротив человека ты все равно, что плотник супротив
столяра.
Рядом с ним шагал Федюшка в отцовском картузе. Каштанка глядела им
обоим в спины, и ей казалось, что она давно уже идет за ними и радуется, что
жизнь ее не обрывалась ни на минуту.
Вспомнила она комнатку с грязными обоями, гуся, Федора Тимофеича,
вкусные обеды, ученье, цирк, но все это представлялось ей теперь, как
длинный, перепутанный, тяжелый сон...

Источник


кошки из приюта Вчерашние Любимцы ищут добрые руки
 
upuskaДата: Суббота, 21 Апреля 2012, 09:53 | Сообщение # 6
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 7249
Статус: Offline
Гавриил Троепольский

Белый Бим Черное ухо


"...Читатель, друг! ...Ты подумай! Если писать только о доброте, то
для зла - это находка, блеск. Если писать только о счастье, то люди
перестанут видеть несчастных и в конце-концов не будут их замечать. Если
писать только о серьезно-печальном, то люди перестанут смеяться над
безобразным..." ...И в тишине уходящей осени, овеянный ее нежной дремотой,
в дни недолгого забвения предстоящей зимы, ты начинаешь понимать: только
правда, только честь, только чистая совесть, и обо всем этом - с_л_о_в_о.
Слово к маленьким людям, которые будут потом взрослыми, слово к взрослым,
которые не забыли, что были когда-то детьми.
Может быть, поэтому я пишу о судьбе собаки, о ее верности, чести и
преданности.
...Ни одна собака в мире не считает обыкновенную преданность чем-то
необычным. Но люди придумали превозносить это чувство собаки как подвиг
только потому, что не все они и не так уж часто обладают преданностью
другу и верностью долгу настолько, чтобы это было корнем жизни,
естественной основой самого существа, когда благородство души - само собой
разумеющееся состояние.
...Вот так и среди нас, человеков: есть скромные люди с чистым
сердцем, "незаметные" и "маленькие", но с огромной душой. Они-то и
украшают жизнь, вмещая в себя все лучшее, что есть в человечестве, -
доброту, простоту, доверие. Так и подснежник кажется капелькой неба на
земле..."

Выкладывать книгу на форум не буду - довольной объёмный текст. Прочитать её он-лайн можно ЗДЕСЬ


кошки из приюта Вчерашние Любимцы ищут добрые руки
 
upuskaДата: Суббота, 21 Апреля 2012, 21:48 | Сообщение # 7
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 7249
Статус: Offline
Саша Черный

Дневник Фокса Микки


О ЗИНЕ, О ЕДЕ, О КОРОВЕ И Т.П.

МОЯ хозяйка Зина больше похожа на фокса, чем на девочку: визжит,
прыгает, ловит руками мяч (ртом она не умеет) и грызет сахар, совсем
как собачонка. Все думаю - нет ли у нее хвостика? Ходит она всегда в
своих девочкиных попонках; а в ванную комнату меня не пускает - уж я
бы подсмотрел.
Вчера она расхвасталась: видишь, Микки, сколько у меня тетрадок.
Арифметика - диктовка - сочинения... А вот ты, цуцик несчастный, ни
говорить, ни читать, ни писать не умеешь.
Гав! Я умею думать - и это самое главное. Что лучше: думающий фокс
или говорящий попугай? Ага!
Читать я немножко умею - детские книжки с самыми крупными буквами.
Писать... Смейтесь, смейтесь (терпеть не могу, когда люди
смеются)! - писать я тоже научился. Правда, пальцы на лапах у меня не
загибаются, я ведь не человек и не обезьяна. Но я беру карандаш в рот,
наступаю лапой на тетрадку, чтобы она не ерзала, - и пишу.
Сначала буквы были похожи на раздавленных дождевых червяков. Но
фоксы гораздо прилежнее девочек. Теперь я пишу не хуже Зины. Вот
только не умею точить карандашей. Когда мой иступится, я бегу тихонько
в кабинет и тащу со стола отточенные людьми огрызочки.

* * *

Ставлю три звездочки. Я видал в детских книжках: когда человек
делает прыжок к новой мысли, он ставит три звездочки...
Что важнее всего в жизни? Еда. Нечего притворяться! У нас полон
дом людей. Они разговаривают, читают, плачут, смеются - а потом
садятся есть. Едят утром, едят в полдень, едят вечером. А Зина ест
даже ночью - прячет под подушку бисквиты и шоколадки и потихоньку
чавкает.
Как много они едят! Как долго они едят! Как часто они едят. И
говорят еще, что я обжора...
Сунут косточку от телячьей котлетки (котлетку сами съедят!),
нальют полблюдца молока - и все.
Разве я пристаю, разве я прошу еще, как Зина и другие дети? Разве
я ем сладкое: клейстер, который называется киселем, или жидкую гадость
из чернослива и изюма, или холодный ужас, который они называют
мороженым? Я деликатнее всех собак, потому что я породистый фокс.
Погрызу косточку, съем, осторожно взяв из рук Зины, бисквит, и все.
Но они... Зачем эти супы? Разве не вкуснее чистая вода?
Зачем эти горошки, морковки, сельдерейки и прочие гадости,
которыми они портят жаркое?
Зачем вообще варить и жарить?
Я недавно попробовал кусочек сырого мяса (упал на кухне на пол - я
имел полное право его съесть!)... Уверяю вас, оно было гораздо вкусней
всех этих шипящих на сковородке котлет...
И как было бы хорошо, если бы не варили и не жарили! Не было бы
кухарок: они совсем не умеют обращаться с порядочными собаками. Ели бы
все на полу, без посуды, - мне было бы веселей. А то всегда сидишь под
столом, среди чужих ног. Толкаются, наступают на лапы. Подумаешь, как
весело!..
Или еще лучше - ели бы на траве перед домом. Каждому по сырой
котлетке. А после обеда все бы барахтались и визжали, как Зина со
мной... Гав-гав!
Меня называют обжорой (выпил глоток молока из кошкиного блюдца,
подумаешь)...
А сами... После супа, после жаркого, после компота, после сыра -
они еще пьют разноцветные штуки: красную - вино, желтую - пиво, черную
- кофе... Зачем? Я зеваю под столом до слез, привык около людей
околачиваться, а они все сидят, сидят, сидят... Гав! И все говорят,
говорят, говорят, точно у каждого граммофон в животе завели.

* * *

Три звездочки.
Новая мысль. Наша корова - дура. Почему она дает столько молока? У
нее один сын - теленок, а она кормит весь дом. И чтоб давать столько
молока, она весь день ест, ест свою траву, даже смотреть жалко. Я бы
не выдержал. Почему лошадь не дает столько молока? Почему кошка кормит
своих котят и больше ни о ком не заботится?
Разве говорящему попугаю придет в голову такая мысль?
И еще. Почему куры несут столько яиц? Это ужасно. Никогда они не
веселятся, ходят, как сонные мухи, летать совсем разучились, не поют,
как другие птицы... Это все из-за этих несчастных яиц.
Я яиц не терплю. Зина - тоже. Если бы я мог объясниться с курами,
я бы им отсоветовал нести столько яиц.
Хорошо все-таки быть фоксом: не ем супа, не играю на этой
проклятой музыке, по которой Зина бегает пальцами, не даю молока и
"тому подобное", как говорит Зинин папа.
Трах! Карандаш надломился. Надо писать осторожнее - кабинет на
замке, а там все карандаши.
В следующий раз сочиню собачьи стихи - очень это меня интересует.

Фокс Микки,
первая собака, умеющая писать

СТИХИ, КОТЯТА И БЛОХИ

ВЗРОСЛЫЕ всегда читают про себя. Скучные люди - эти взрослые,
вроде старых собак. А Зина - читает вслух, нараспев и все время
вертится, хлопает себя по коленке и показывает мне язык. Конечно, так
веселей. Я лежу на коврике, слушаю и ловлю блох. Очень это во время
чтения приятно.
И вот я заметил, что есть такие штучки, которые Зина совсем по-
особому читает - точно котлетки рубит. Сделает передышку, языком
прищелкнет и опять затарахтит. А на конце каждой строчки - ухо у меня
тонкое - похожие друг на друга кусочки звучат: "дети - отца, сети -
мертвеца"... Вот это и есть стихи.
Вчера весь день пролежал под диваном, даже похудел. Все хотел одну
такую штучку сочинить. Придумал - и ужасно горжусь.

По веранде ветер дикий
Гонит листья все быстрей.
Я веселый фоксик Микки,
Самый умный из зверей!

Замечательно! Сочинил и так волновался, что Даже не мог обедать.
Подумайте! Это первые в мире собачьи стихи, а ведь я не учился ни в
гимназии, ни в "цехе поэтов"... Разве наша кухарка сочинит такие
стихи? А ведь ей сорок три года, а мне только два. Гав! Эта кубышка
Зина и не подозревает, кто у нее живет в доме... Запеленала меня в
салфетку, уткнула в колени и делает мне замшевой притиралкой маникюр.
Молчу и вздыхаю. Разве девочка что-нибудь путное придумает?
И вот, лежа пробовал прочесть про себя свои стихи наоборот. Тяв!
Может быть, так еще звончей будет?..

Дикий ветер веранде по
Быстрей все листья гонит...
Микки фоксик веселый я,
Зверей из умный самый...

Ай-яй-яй! Что же это такое?
Котята! Скажите пожалуйста!.. Их мать, хитрая тварь, исчезает в
парке на весь день: шмыг - и нету, как комар в елке. А я должен играть
с ее детьми... Один лижет меня в нос. Я тоже его лизнул, хотя зубы у
меня почему-то вдруг щелкнули... Другой сосет мое ухо. Мамка я ему,
что ли? Третий лезет ко мне на спину и так царапается, словно меня
теркой скребут. Р-р-р-р! Тише, Микки, тише... Зина хохочет и
захлебывается: ты, говорит, их двоюродный папа.
Я не сержусь: надо же им кого-нибудь лизать, сосать и царапать...
Но зачем же эта девчонка смеется?
Ах, как странно, как странно! Сегодня бессовестная кошка вернулась
наконец к своим детям. И знаете, когда они бросили меня и полезли все
под свою маму - я посмотрел из-под скатерти, задрожал всей шкурой от
зависти и нервно всхлипнул. Непременно напишу об этом стишок.

Ушел в аллею. Не хочу больше играть с котятами! Они не оценили
моего сердца. Не хочу больше играть с Зиной! Она вымазала мне нос
губной помадой...
Сделаюсь диким фоксом, буду жить на каштане и ловить голубей. У-у-
у!

* * *

Видел на граммофонной пластинке нацарапанную картинку: фокс сидит
перед трубой, склонил голову набок, свесил ухо и слушает. Че-пу-ха! Ни
один порядочный фокс не будет слушать эту хрипящую, сумасшедшую
машину. Если бы я был Зинин папа, уж я бы лучше держал в гостиной
корову. Она ведь тоже мычит и ревет, да и доить ее удобней дома, чем
бегать к ней в сарай. Странные люди...
С Зиной помирился: она катала по паркету игрушечный кегельный шар,
а я его со всех ног ловил. Ах, как я люблю все круглое, все, что
катится, все, что можно ловить!..
Но девочка... всегда останется девочкой. Села на пол и зевает:
"Как тебе, Микки, не надоест сто раз делать одно и то же?"
Да? У нее есть кукла, и книжки, и подруги, папа ее курит, играет в
какие-то дурацкие карты и читает газеты, мама ее все время одевается и
раздевается... А у меня только мой шар - и меня еще попрекают!
Ненавижу блох. Не-на-ви-жу. Могли бы, кажется, кусать кухарку
(Зину мне жалко), так нет - целый день грызут меня, точно я
сахарный... Даже с котят все на меня перескочили. Ладно! Пойду в
переднюю, лягу на шершавый коврик спиной книзу и так их разотру, что
они в обморок попадают. Гав-гав-гав!
Затопили камин. Смотрю на огонь. А что такое огонь - никому не
известно.

Фокс Микки,
Собака-поэт,
Умнее которой в мире нет...


РАЗНЫЕ ВОПРОСЫ, МОЙ СОН И МОИ СОБАЧЬИ МЫСЛИ

ВОПРОСОМ называется такая строчка, в конце которой стоит
рыболовный крючок - вопросительный знак.
Меня мучают пять вопросов. Почему Зинин папа сказал, что у него
"глаза на лоб полезли"? Никуда они не полезли, я сам видел. Зачем же
он говорит глупости? Я прокрался к шкафу, сел перед зеркалом и изо
всех сил закатил кверху глаза. Чушь! Лоб вверху и глаза на своем
месте.
Живут ли на Луне фоксы, что они едят и воют ли на Землю, как я
иногда на Луну? И куда они деваются, когда лунная тарелка вдруг
исчезает на много дней неизвестно куда?.. Микки, Микки, ты когда-
нибудь сойдешь с ума!
Зачем рыбы лезут в пустую сетку, которая называется вершей? Раз не
умеешь жить над водой, так и сиди себе тихо в пруду. Очень мне их
жалко! Утром плавали и пускали пузыри, а вечером перевариваются в
темном и тесном человеческом желудке. Да еще гнусная кошка все кишочки
по саду растаскала...
Почему Зинина бонна все была брюнеткой, а сегодня у нее волосы как
соломенный сноп? Зина хихикнула, а я испугался и подумал: хорошо,
Микки, что ты собака... Женили бы тебя на такой попугайке: во вторник
она черная, в среду - оранжевая, а в четверг - голубая с зелеными
полосками... Фу! Даже температура поднялась.
Почему, когда я себя веду дурно, на меня надевают намордник, а
садовник два раза в неделю напивается, буянит, как бешеный бык, - и
хоть бы что?! Зинин дядя говорит, что садовник был контужен и поэтому
надо к нему относиться снисходительно. Непременно узнаю, что такое
"контужен", и тоже контужусь. Пусть ко мне относятся снисходительно.
Пойду догрызу косточку (я спрятал ее... где?.. а вот не скажу!). Потом
опять попишу.

* * *

Ах, что я видел во сне! Будто я директор собачьей гимназии. Собаки
сидят по классам и учат "историю знаменитых собак", "правила хорошего
собачьего поведения", "как надо есть мозговую кость" и прочие
подходящие для них штуки.
Я вошел в младший класс и сказал: "Здравствуйте, цуцики!" - Тяв,
тяв, тяв, господин диктор! - "Довольны вы ими, мистер Мопс?" Мистер
Мопс, учитель мелодекламации, сделал реверанс и буркнул: пожаловаться
не могу. Стараются. "Ну, ладно. Приказываю моим именем распустить их
на полчаса".
Боже мой, что тут поднялось! Малыши бросились на меня всей
ватагой. Повалили на пол... Один вылил на меня чернильницу, другой
уколол меня пером в кончик хвоста - ай! Третий стал тянуть мое ухо
вбок, точно я резиновый... Я завизжал, как паровоз, - и проснулся.
Луна. На полу сидит таракан и подъедает брошенный Зиной бисквит. За
окном хлопает ставня. Уй-юй-юй!..
Зинина комната на запоре. Я прокрался в закоулок за кухней и
свернулся на коврике у кухаркиной кровати. Конечно, я ее не люблю,
конечно, она храпит так, что банки дребезжат на полке, конечно, она
высунула из-под одеяла свою толстую ногу и шевелит во сне пальцами...
Но что же делать?
Окно побелело, а я все лежал и думал: что означает мой сон? У
кухарки есть затрепанная книга - "сонник". Она часто перелистывает ее
пухлыми пальцами и все вычитывает по складам про какого-то жениха.
Подумаешь, кто на такой сковородке женится?..
Но что мне "сонник"? Собачьих снов в нем все равно нету... А может
быть, сон был мне в руку? То есть в лапу.

* * *

Мысли.
Вода замерзает зимой, а я каждое утро. Самое гнусное человеческое
изобретение - ошейники, обтянутые собачьей кожей. Зачем наш сосед
пашет землю и сеет хлеб, когда рядом с его усадьбой есть булочная?
Когда щенок устроит совсем-совсем маленькую лужицу на полу - его тычут
в нее носом; когда же то же самое сделает Зинин младший братишка,
пеленку вешают на веревочку, а его целуют в пятку... Тыкать - так
всех! Дрался с ежом, но он нечестный: спрятал голову и со всех сторон
у него колючий зад. Р-р-р! Это что ж за драка?.. Ел колбасу и
проглотил нечаянно колбасную веревочку. Неужели у меня будет
аппендицит?!
Зина пахнет миндальным молоком, мама ее - теплой булкой, папа -
старым портфелем, а кухарка... многоточие...
Больше мыслей нету. Взы! Почему никто не догадается дать мне
кусочек сахару?

Фокс Микки,
которому по-настоящему
следовало бы быть профессором


ОСЕННИЙ КАВАРДАК

ОСЕНЬ. Хлюпает дождик. Как ему не надоест целый день хлюпать?
Желтые листья все падают, и скоро деревья будут совсем лысые. А потом
пойдут туманы - большая собака заберется в будку и будет храпеть с
утра до вечера. Я иногда хожу к ней в гости. Но она глупая и
необразованная: когда я с ней играю и осторожно цапаю ее за хвост, она
бьет меня лапой по голове и хватает зубами поперек живота.
Деревенщина!
Туманы - туманы - туманы. Грязь - грязь - грязь. И вдруг потянет
теплом. Налетят со всех сторон сумасшедшие птицы. Небо станет, как
вымытая Зинина голубая юбка, и на черных палках покажутся зеленые
комочки. Потом они лопнут, развернутся, зацветут... Ох, хорошо! Это
называется - весна.
Деревья, вот даже старые, молодеют каждую весну. А люди и взрослые
собаки - никогда. Отчего? Вот Зинин дядя совсем лысый, вся шерсть с
головы облезла, точь-в-точь - бильярдный шар. А вдруг бы у него весной
на черепе зеленая травка выросла? И цветочки?
Или чтоб у каждой собаки в апреле на кончике хвоста бутон
распускался?..
Все бы я на свете переделал. Но что же может маленький фокс?
А в доме - кавардак. Снимают ковры, пересыпают каким-то на-фта-ли-
ном. Ух, как от него чихаешь! Я уж в комнаты и не хожу. Лежу на
веранде и лапой тру нос. Ведь я же всегда хожу босиком, к лапам и
пристает. Прямо несчастье!

* * *
Зина собирает свои книжки и мяучит. Братец ее лежит в своей
колясочке перед клумбой и визжит, как щенок. И только я, фокс Микки,
кашляю, как человек, скромно и вежливо: у меня бронхит. Пусть, пусть
собирается. Ни за что я в Париж не поеду. Спрячусь у коровы в соломе -
не разыщут. Ну что там в Париже, подумайте? Был один раз, возили к
собачьему доктору. Улиц - миллион, а миллион - это больше, чем десять.
Куда ни посмотришь - ноги, ноги и ноги. Автомобили, как пьяные
носороги, летят, хрипят - и все на меня!.. Я уж Зининой юбки из зубов
не выпускал. Цепочка тянет, намордник жмет. Как они могут жить в таком
карусельном городе!..
Ни за что! Чтоб я сидел у окна и смотрел на вывеску с дамской
ногой? Чтоб меня консьержка называла "поросеночком"? Чтоб меня гоняли
с кресел и с дивана?! Чтоб меня попрекали, что я развожу в доме блох?!
Я ж их не фабрикую - они сами разводятся...
О какие там гнусные собаки! Бульдоги с растопыренными лапами,
вывороченной мордой и закушенными языками; полосатые доги, похожие на
мясников; мопсы вроде жаб, зашитых в собачью шкуру; болоночки -
волосатые насекомые с висячими ушами и мокрыми глазами... Фу! Гав-гав!
фу! Отчего это собаки такие разные, а кошки все на один фасон? И
знаете - это, впрочем, Зина сказала, - они все похожи друг на друга:
хозяева на своих собак и собаки на своих хозяев. А Микки и Зина? Что
ж, и мы похожи, только бантики у нас разные: у нее зеленый, а у меня
желтый.
Ах, как из дверей дует! Пальто на диване, а укрыться не умею. Нет,
что ни говори - руки иногда вещь полезная.
Грузовик забрал вещи. В столовой - бумаги и сор. Зачем это люди
переезжают с места на место? Дела, уроки, квартира... "Собачья жизнь!"
- говорит Зинин папа. Нет уж, собачья лучше, это позвольте мне знать.
Меня оставляют. Подружусь с дворовой собакой, ничего не поделаешь.
Зина говорит, чтоб я не плакал, обещает раз в неделю приезжать, если я
буду себя хорошо вести. Буду! Очень я ее люблю: я ее сегодня лизнул в
глаз, а она меня в нос. Чудесная девочка!
Садовнику приказали меня кормить. Пусть попробует не кормить - я у
него все бутылки перебью! Да и мясник меня любит: каждый раз, когда
приезжает, что-нибудь даст. Котята выросли, быстро это у них
делается... Совсем меня забыли и носятся по парку как оглашенные (что
это такое "оглашенные"?). Придется и с ними подружиться...
Но самое обидное - кончается мой последний карандашный огрызок. А
с письменного стола все убрали. Ах, зачем я не догадался взять про
запас! Прощай, мой дневник... Я уж Зину так умолял, так умолял - за
платье дергал, перед письменным столом служил, но она не понимает и
все мне шоколадки в рот сует. Вот горе! Без рук тяжело, а без языка -
из лап вон плохо!..
Моя золотая-серебряная-бриллиантовая тетрадка. Суну тебя под шкаф,
лежи там до будущей весны... Ай-яй! Гав! Зина заметила, что я пишу...
Идет ко мне! Отнима...

Я ОДИН

В доме никого нет. Во все щели дует собачий ветер (почему
собачий?). Вообще, ветер дурак: дует в голом парке, а там и сорвать
нечего. На дворе еще кое-как с ним справляюсь: стану спиной к ветру,
голову вниз, ноги расставлю - и "наплевать", как говорит садовник. А в
комнате никуда от этого бандита не спрячешься. Врывается из-под двери,
сквозь оконные щелочки, сквозь каминную дыру, и так пищит, и так
скулит, и так подвывает, точно его мама была собакой. Ни морды, ни
глотки, ни живота, ни зада у него нет. Чем он дует - понять не могу...
Забираюсь под диванную подушку, закрываю глаза и стараюсь не
слушать.
Отдал бы полную чашку с овсянкой (ужасная гадость!), если бы мне
кто-нибудь объяснил, зачем осень, зачем зима? В аллее такая
непроходимая грязь, какую я видал только под носорогом в зоологическом
саду. Мокро. Голые ветки хлопают друг о друга и чихают. Ворона,
облезшее чучело, дразнится: кра! - почему тебя не взяли в город?
Потому что сам не захотел! А теперь жалко, но держусь молодцом.
Вчера только поплакал у камина, очень уж гадко в темноте и сырости.
Свечку нашел, а зажечь не умею. У-у-у!

* * *

Скребутся мыши. Хотя фоксам это не полагается, но я очень люблю
мышей. Чем они виноваты, что они такие маленькие и всегда хотят есть?
Вчера один мышонок вылез и стал катать по полу прошлогодний орех.
Я ведь тоже люблю катать все круглое. Очень хотел поиграть с ним, но
удержался: лежи, дурак, смирно! Ты ведь большой, как слон, - напугаешь
малыша, и он больше не придет. Разве я не умница?
Сегодня другой до того осмелел, что взобрался на диван и понюхал
мою лапу. Я прикусил язык и вздрогнул. Тяф! Как я его люблю!
Вот только как их отличать одного от другого?..
Если кошка посмеет их тронуть, я ее загоню на самую высокую елку и
целый день сторожить буду... Гав! Дрянь! Ненавижу!..
Почему елки всю зиму зеленые? Думаю, потому, что у них иголочки.
Ветру листья оборвать не штука, а иголочки - попробуй! Они тоненькие -
ветер сквозь них и проходит, как сквозь решето...

* * *

К садовнику не хожу. Он сердится: почему у меня лапы всегда в
грязи? В сабо мне ходить, что ли?
Ах, ах... Одна только радость - разыскал в шкафу позабытую
сигарную коробку с карандашами, стянул в буфетной приходо-расходную
книжку, и вот опять веду свой дневник.
Если бы я был человеком, непременно издавал бы журнал для собак!
До чего я исхудал, если бы вы знали. Зинина тетя была бы очень
довольна, если бы была теперь похожа на меня. Она ведь все похудеть
хочет. А сама целый день все лопает и затягивается.
Проклятый садовник и консьерж сговорились - съедают всю провизию
сами, а мне готовят только эту ужасную овсянку. Дворовому псу дают
большие кости и суп с черствым хлебом. Он со мной делится, но где ж
мне разгрызть такую кость, когда она тверже утюга? А суп... Таким
супом в бистро тарелки моют!
Даже молока жалеют, жадины! Молоко ведь дает корова, а не они. Уж
я бы ее сам подоил: мы с ней дружны, и она мне всегда в глаза дышит
когда я прибегаю в сарай. Но как я ее буду доить моими несчастными
лапами?..
Придумал штуку. Стыдно очень, но что ж делать - есть надо. Когда
дождь утихнет, бегаю иногда в соседнее местечко к знакомому
бистровщику. У него по вечерам под граммофон танцы. Пляшут фокстрот.
Должно быть, собачий танец.
Я на задние лапки встану, живот подтяну, верчусь и головой киваю.
Все пары и танцевать бросят... В кружок соберутся и хохочут так,
что граммофона не слышно.
И уж такую порцию мяса мне закажут, что я еле домой добираюсь. Да
еще телячью косточку в зубах принесу на завтрак...
Вот до чего ради голода унижаться приходится!
Жаль только, что нет другой маленькой собачки. Мы бы с ней
танцевали вдвоем и всегда были сыты.

* * *

Надо записать все свои огорчения, а то потом забуду.
Петух ни с того ни с сего клюнул меня в нос. Я только подошел
поздороваться... Зачем же драться, нахал горластый?! Плакал, плакал,
сунул нос в корытце с дождевой водой и до вечера не мог успокоиться...
Зина меня забыла!
В мою чашку с овсянкой забрался черный таракан, задохся и утонул.
Какая мерзость! Птицы, кроме петухов, туда-сюда; кошки - гадость, но
все-таки звери. Но кому нужны черные тараканы?!
На шоссе чуть не попал под автомобиль. Почему он не гудел на
повороте?! Почему обрызгал меня грязью?! Кто меня отмоет? Ненавижу
автомобили! И не по-ни-ма-ю...
Зина меня забыла!
Спугнул в огороде дикого кролика и налетел на колючую проволоку.
Уй-ю-юй, как больно! Зина говорила, что, если порежешься ржавым
железом, надо сейчас же смазаться йодом. Где я возьму йод? И йод ведь
щиплет - я знаю...
Мыши проели в моем дневнике дырку. Никогда больше не буду любить
мышей!
Зина меня забыла...
Сегодня нашел в бильярдной кусочек старого шоколада и съел. Это,
правда, не огорчение, а радость. Но радостей так мало, что не могу же
я для них отдельную страницу отводить.

Одинокий, несчастный, холодный
и голодный фокс Микки


ПЕРЕЕЗД В ПАРИЖ

ВЫ любите чердаки? Я - очень. Люди складывают на чердаках самые
интересные вещи, а по комнатам расставляют скучные столы и дурацкие
комоды.
"Когда сердце мое разрывается от тоски", как говорит Зинина тетя,
я прибегаю из голого парка, вытираю о диван лапы и бегу на чердак.
Над стеклом в потолке пролетают воробьи - они вроде мышей, только
с крылышками. "Чикчивик!" - "Доброе утро, силь ву пле!"
Потом здороваюсь со старой Зининой куклой. У нее чахотка, и она
лежит в пыльной дырявой ванне, задрав кверху пятки. Я ее перевернул,
чтобы все было прилично... Поговорил с ней о Зине. Да, конечно, сердце
девочки - одуванчик. Забыла куклу, забыла Микки. А потом у нее
появится дочка, и все начнется сначала... новая дочка, новая кукла,
новая собачка. Апчхи! Как здесь пыльно!
Обнюхал разбитую люстру, лизнул резиновую собачку - у нее, бедной,
в животе дыра... разорвал в клочки собачью плетку...
"И скучно, и грустно, и некому лапу пожать!"...
Если бы я был сильнее, я бы отодвинул старую ванну и устроил себе
на чердаке комнату. Под раненый диван подставил бы попугайскую клетку
- это моя спальня. На китайском бильярде устроил бы себе письменный
стол. Он покатый - очень удобно писать!
Уборную устрою на крыше. Это и "гигиенично" и приятно. Буду
лазить, как матрос, по лестничке в слуховое окошко.
А намордник свой заброшу в дымовую трубу!! Апчхи!.. Чихнул -
значит, так и будет.
Ай! На шоссе экипаж... Чей? Чей? Чей? И-и-и! Зина приеха...


кошки из приюта Вчерашние Любимцы ищут добрые руки
 
upuskaДата: Суббота, 21 Апреля 2012, 21:54 | Сообщение # 8
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 7249
Статус: Offline
Дневник фокса Микки (Продолжение)

* * *

Третью неделю живу в Париже, - рю д'Ассомпсион (Успенская улица),
дом 16. Третий этаж направо.
Вы бы меня и не узнали: лежу у камина на подушечке, как фарфоровая
кошка. Пахнет от меня сиреневым мылом, сбоку зеленый галстук. На
ошейнике - серебряная визитная карточка с адресом... Если бы я умел
говорить, украл бы франк и купил себе манжетки.
Зина в школе... На соседнем балконе сидит преотвратительная
собачонка. В ушах пакля, в глазах пакля, на губах пакля. Вообще, какая-
то слезливая муфта, мусорная тряпка, собачья слепая кишка, пискливая
дрянь! И знаете, как ее зовут? Джио-ко-нда... Морда ты, морда тухлая!
Когда никого нет на балконе, я ее дразню. Ух, как приятно!
Становлюсь к ней задом и начинаю Дергать задней ногой; пять минут
дергаю.
Ах, какую она истерику закатывает! Как кот под автомобилем...
- Яй-яй-яй-и! Уй-уй-у-й-о! Ай-ай-ай-э!..
Катышком прибегает ее хозяйка, такая же коротенькая, лохматенькая,
пузатенькая, живот на ходу застегивает, и, Боже мой, чего она не
наговорит:
- Деточка моя, пупупусичка! Кто тебя оби-би-би-дел? Бедные мои
глазочки! Чудные мои лапочки! Золотой, дорогой хвостичек!..
А я в комнату со своего балкона спрячусь, точно меня и на свете
нет, по ковру катаюсь и лапами себя по носу бью. Это я так смеюсь.
Внизу, вверху, справа и слева играют на пианино. Я бы им всем на
лапы намордники надел! Зина в школе. И зачем девочке так много
учиться? Все равно вырастет, острижет волосы и будет на кушетке по
целым дням валяться. Уж я эту породу знаю.
Вчера из усадьбы приезжал садовник. Привез яблоки и яйца. Лучшие
отобрал для кухарки (знаем, знаем!), а худшие - для Зининых родителей.
Поймите людей: носят очки, носят пенсне, а ничего у себя под носом не
видят...
Прокрался в переднюю, встал на стул и положил ему в карман пальто
рыбьих кишок... Пусть знает!

* * *

Был с Зиной в синема. Очень взволнован. Как это, как это может
быть, чтобы люди, автомобили, дети и полицейские бегали по полотну?! И
почему все серые, черные и белые? Куда же девались краски? И почему
все шевелят губами, а слов не слышно?.. Я видел на чердаке в коробочке
засушенных бабочек, но, во-первых, они не двигались, а во-вторых, они
были разноцветные...
Вот, Микки, ты и дурак, а еще думал, что ты все понимаешь!
Представление было очень глупое: он влюбился в нее и поехал на
автомобиле в банк. Она тоже влюбилась в него, но вышла замуж за его
друга. И поехала на автомобиле к морю с третьим. Потом был пожар и
землетрясение в ванной комнате. И качка на пароходе. И негр пробрался
к ним в каюту. А потом все помирились...
Нет, собачья любовь умнее и выше!
Непременно надо изобрести синема для собак. Это же бессовестно -
все для людей: и газеты, и скачки, и карты. И ничего для собак.
Пусть водят нас хоть раз в неделю, а мы, сложив лапки, будем
культурно наслаждаться.
"Чужая кость"... "Похороны одинокого мопса"... "Пудель Боб надул
мясника" (для щенков обоего пола)... "Сны старого дога"... "Сенбернар
спасает замерзшую девочку" (для пожилых болонок)... "Полицейская
собака Фукс посрамляет Пинкертона" (для детей и для собак).
Ах, сколько тем, Микки!.. Ты бы писал собачьи сценарии и ни в ком
не нуждался...
Новый стишок:

На каштанах надулись почки, -
Значит, скоро весна.
У Зининой мамы болят почки,
Поэтому она грустна...

Главный собачий фильм-директор
фокс Микки

НА ПЛЯЖЕ

АX, как переменилась моя жизнь! Зина влетела в комнату, хлоп и -
сделала колесом реверанс, ручки - птичками, глазки - вниз, и ляпнула:
- Микки! Мой обожаемый принц... мы едем к морю.
Я сейчас же полетел вниз, к консьержкиной болонке. Она родилась у
моря и очень симпатично ко мне относится.
- Кики, муфточка... меня везут к морю. Что это такое?
- О! Это много-много воды. В десять раз больше, чем в
люксембургском фонтане. И везде сквозняк. Моей хозяйке было хорошо,
она могла затыкать уши ватой... Море то рычит, то шипит, то молчит.
Никакого порядка! За столом очень много рыбы. Дети копаются в песке и
наступают собакам на лапы. Но ты фокс: тебе будут бросать в воду
палки, и ты их будешь вытаскивать...
- Чудесно!
- А когда ты устанешь, всегда возле моря на горке есть лес. Будешь
разрывать кротовые норки и кататься по вереску.
- Это что за штука?
- Травка такая курчавенькая. Вроде бороды. Лиловенькие цветочки, и
пахнет скипидарчиком.
- Ну, спасибо! Дай лапку. Что тебе привезти с моря?
- Утащи у какой-нибудь девчонки тепленький шарфик. Мой уже
износился.
- Кики, я честный! Я не могу. Но сегодня у нас гости, я стащу для
тебя шоколадного зайца.
- Мерси. Прощай, Миккочка... Она ушла в угол и вытерла глаза о
портьеру Кажется, она в меня влюблена.

* * *

"В десять раз больше люксембургского фонтана..." У этих болонок
нет никакого глазомера. В двадцать раз больше! До самого неба вода и
больше ничего. И соленая, как селедка... Почему соленая? Дождик ведь
пресный и ручеек в лесу, который все время подливает в море воду, тоже
пресный. А?
Люди ходят голые, в полосатых и черных попонках. В дырки снизу
вставляют ноги. Пуговицы на плече. Вообще - глупо. Я, слава Богу,
купаюсь без костюма. Ах, что мы с Зиной выделываем в воде! Я лаю на
прибой, а она бросает в меня мячик... Но он большой и скользкий, а рот
у меня маленький. И никак его, черта, не прокусишь! Гав!
Подружился со всеми детьми. Есть такие маленькие, что даже не
могут сказать "Микки" и зовут меня: "Ми"! Сидят голенькие па песке и
пускают пузыри. А один все старается себе ногу в рот засунуть.
Зачем?..
Я бегаю, вытаскиваю из воды детские кораблики, прыгаю через их
песочные постройки, гоняюсь вперегонки с пуделем Джеком, и весь берег
меня знает. Какой чудный фокс! Чей это фокс? Зинин? Замечательный
фокс!..
Вчера подсмотрел. У детей никаких хвостиков нет. Напрасно я
сомневался...

* * *

Теперь про взрослых. Мужчины ходят в белых костюмчиках. Полдня
курят. Полдня читают газеты. Полдня купаются. Полдня снимаются.
Плавают хорошо, но очень далеко заплывают. Я слежу с купальной
лестницы и все волнуюсь: а вдруг утонет... Что я тогда должен делать?
Очень хорошо прыгают в воду с мостика. Руки по швам, голову вперед
- и бум! Перевернется в воздухе рыбкой, руки вниз - и прямо в воду...
Пена... Никого нет... И выплывет совсем в другом месте.
Я тоже взобрался на мостик и страшно-страшно хотел прыгнуть. Но
так высоко! И так глубоко! Задрожал и тихонько спустился вниз. Вот
тебе и Микки...
Дамы все переодеваются и переодеваются. Потом раздеваются, потом
опять переодеваются. Купаться не очень любят. Попробует большим
пальцем правой ноги воду, присядет, побрызгает на себя водой и лежит
на берегу, как индюшка в гастрономической витрине.
Конечно, есть и такие, которые плавают. Но они больше похожи на
мальчиков. Вообще, я ничего не понимаю.
Сниматься они тоже любят. Я сам видал. Одни лежали на песке. Над
ними стояли на коленках другие. А еще над ними третьи стояли в лодке.
Называется: группа... Внизу фотограф воткнул в песок табличку с
названием нашего курорта. И вот нижняя дама, которую табличка немножко
заслонила, передвинула ее тихонько к другой даме, чтобы ее заслонить,
а себя открыть... А та передвинула назад. А первая - опять к ней. Ух,
какие у них были злющие глаза!
Стишок:

Когда дамы снимаются
И заслоняются,
Они готовы одна другой
Дать в глаз ногой!..

Да! Что я узнал!.. Море иногда сходит с ума и уходит. Курорт ему
надоедает или что, я не знаю, И на песке всякие ракушки и креветки и
слизняки... Зина говорит, что это все морские глисты. А потом море
соскучится и приходит назад. Называется "прилив - отлив".
Здешнее море люди почему-то называют океаном.
Я было как-то погнался за морем, когда оно уходило, но Зина
привязала меня чулком к скамейке. Нелюбознательная девочка!
Вчера познакомился в соседнем русском пансионе с кухаркой Дарьей
Галактионовной. Руки у нее толстые, как итальянская колбаса, но, в
общем, она миленькая. Называет меня Микитой и все ворчит, что я с
пляжа в кухню ей песок на лапах таскаю.
Песок вымести можно! Экая важность...

* * *

Еда так себе. Хотя я не интересуюсь: дети меня кормят шоколадом,
котлетками и чем только хотите. Зина все просит, чтобы я так много не
ел, а то у меня сделается ожирение сердца и меня придется везти в
Мариенбад. А что, если бы был курорт для фоксов? Фоксенбад! Вот бы там
открыть собачий кинематограф... Собачьи скачки, собачью рулетку,
собачью санаторию для подагрических бульдогов... Умираю от злости!
Почему, почему, почему для нас ничего не делают?
Кошек здесь нет. Ни одной кошки. Ни полкошки. Ни четвертькошки...
Неужели они все пошли на котлетки? Брр! Нет, нет, я бегал на кухню,
смотрел: куры, телячье мясо, баранина... А то бы я из курорта куда
глаза глядят убежал!
Зина вчера мне устроила лунное затмение. Луна была такая круглая,
огромная, бледная... Совсем как живот у нашего хозяина пансиона. Я
задумался, загрустил и чуть-чуть-чуть подвыл. Только две-три нотки...
А Зина взяла и надела мне на голову купальные штаны.
- Ты, - говорит, - не имеешь права после десяти часов выть!..
Но, во-первых, у меня нет часов, и даже кармана для них нет... А
во-вторых... настроение от часов не зависит.
Хотел послать Кики открытку с приветом... Но консьержка ревнивая -
не передаст.

Чудный и замечательный
фокс Микки


кошки из приюта Вчерашние Любимцы ищут добрые руки
 
upuskaДата: Суббота, 21 Апреля 2012, 21:56 | Сообщение # 9
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 7249
Статус: Offline
Дневник фокса Микки (Продолжение)

В ЗООЛОГИЧЕСКОМ САДУ

У Зининого папы всегда "дела". У людей так уж заведено - за все
нужно платить. За виллу, за зонтик, за мясо, за булки, за ошейник... и
даже, говорят, скоро на фоксов двойной налог будет.
А чтоб платить - нужны деньги. Деньги бывают круглые,
металлические, с дырочками - это "су". Круглые без дырочек - это
франки. И потом разные бумажные. Бумажные почему-то дороже и
начинаются с пяти франков. Деньги эти как-то "падают", "поднимаются" -
совершенно глупая история, но я не человек, и меня это не касается.
Так вот, чтоб иметь деньги, надо делать "дела". Поняли? И Зинин
папа поехал на неделю в Париж, взял с собою Зину, а Зина - меня.
И пока ее папа "бегал" по делам (он почему-то по делам всегда
бегает, никогда не ходит), Зина взяла меня на цепочку, села в такси
(почему оно так скверно пахнет?) и поехала в Зоологический сад.
Сад! Совсем не сад, а просто тюрьма для несчастных животных.
Подождите минуточку: у меня на спине сидит блоха... поймаю и расскажу
все по порядку.

* * *
Когда я был совсем куцым щенком, Зина мне про этот сад
рассказывала: "Какой там носорог! И какая под ним грязь! А ты, Микки,
не хочешь, умываться... Стыдно!" И все неправда.
Носорога нет. Или подох со скуки, или убежал в город и скрывается
в метро, пока его не раздавят...
Но зато видел верблюда. Он похож на нашу консьержку, только губа
больше и со всех сторон шерсть. Мало ему горба на спине, так у него
даже колени горбатые! Питается колючками и, кажется, уксусом. Я бы ему
граммофонных иголок дал! Он, негодяй, когда Зина дала ему булочку,
фыркнул, булку слопал и плюнул ей на бант! Был бы ты на свободе, я бы
тебе показал...
Белая медведица очень миленькая. Сидит в ре-де-шоссе в каменной
ванне и вздыхает. Свиньи какие! Хотя бы ее на лед посадили или на
мороженое, ведь ей жарко!
Маленький мальчик бросил ей бисквит. Она вылезла, отряхнулась,
вежливо приложила лапку ко лбу и съела. Будет она сыта, как же! И
мальчик второй бисквит ей на мелкие кусочки накрошил: боялся, видно,
чтобы она не подавилась. Воробьи все и склевали. Ну за что - за что ее
держат в тюрьме? У Зины есть старый плюшевый Мишкa. Непременно завтра
притащу и брошу медведице: пусть будет ей вместо сына...

* * *
Обезьян совсем, совсем не жалко! Они страшные морды, и я их вовсе
не трогал. Подошел и только немножко отвернулся вбок: ужасно скверно
они пахнут... Кислой резинкой, тухлой килькой и еще каким-то
маринованным поросячьим навозом.
Одна посмотрела на меня и говорит другой: "Смотри, какой собачий
урод..."
Я? Гав, идиотка! Я... урод?! А ты-то что же?..
Побегу в Зинин шкафчик, понюхаю валерьяновую пробку. Как у меня
колотится сердце!..
Тигр - противный. Большая кошка и больше ничего. Воображаю, если
его пустить в молочную. Целую ванну сливок выпьет, не меньше. А потом
съест молочницу и пойдет в Булонский лес отдыхать.
Лев - славненький... Один совсем старичок. Под кожей складки,
лысый и даже хвостом не дрыгает. Зина читала как-то, что лев очень
любит, если к нему в клетку посадить собачку. Пять разорвет, а с
шестой подружится. Я думаю, что лучше быть... седьмой - и гулять на
свободе.
Есть еще какие-то зубры. Мохнатый, рогатый, голова копной. Зачем
такие водятся? Ни играть с ним, ни носить его на руках нельзя...
Вообще на свете много лишнего.
Дикобраз, например. Ну куда он годится? Камин им чистить, что ли?
Или кенгуру... На животе у нее портмоне, а в портмоне кенгуренок. А
шкура у нее, кажется, застегивается на спине, как Зинин лифчик.
Ерунда!
Слава Богу, что я фокс! Собак в клетки не сажают. Хотя бы
некоторых следовало: бульдогов и разных других догов. Очень
несимпатичные собаки! И почти дикие. У нас напротив живет бульдог
Цезарь, так он непременно норовит перед нашей дверью сделать пакость.
Надо будет ему отомстить. Как?.. Очень просто. У них ведь тоже есть
дверь...
Людей в клетках не видал. А уж нашего садовника не мешало бы
посадить! С кухаркой - вместе. Написать: "Собачьи враги". И давать им
в день по кочану капусты и по две морковки - больше ни-ни. Почему они
меня не кормили? Почему сами крали и яйца, и сливки, и коньяк, а меня
за каждую несчастную косточку ногой шпыняли?
Видел змей. Одна, большая и длинная, как пожарная кишка,
посмотрела на меня и прошипела: "Этого, пожалуй, не проглотишь!"
Скотина... Так тебе и позволили живых фоксов глотать!
У слона два хвоста - спереди и сзади, и рога во рту... И пусть
меня сто раз уверяют, что это "хобот" и "клыки", я говорю: хвост и
рога. Зина решила, что если посмотреть на мышь в телескоп, то
получится слон. А что такое телескоп, пес его знает!
Да... Птицы, оказывается, бывают ростом с буфет. Страусы!.. И на
хвосте у них такие же перья, как в альбоме у Зининой бабушки на шляпе.
Перьев этих теперь больше не носят, молока страусы не дают, значит,
надо их просто зажарить, начинить каштанами и съесть! Ты бы, Микки,
хотел страусовую лапку погрызть? Что ж, я любопытный...
Поздно. Надо идти спать. А в голове карусель: обезьяньи зады,
верблюжьи горбы, слоновые перья и страусовые хоботы...
Пойду еще понюхаю валерьяновую пробочку. Сердце так и стучит...
Как мотоциклет...
Тошнит! Ик... Где кухаркина умывательная чашка?!

Мокс-Фикки


КАК Я ЗАБЛУДИЛСЯ

КАРАНДАШ дрожит в моих зубах... Ах, что случилось! В кинематографе
это называется "трагедия", а по-моему, еще хуже. Мы вернулись из
Парижа на пляж, и я немножко одурел. Носился мимо всех кабинок, прыгал
через отдыхающих дам, обнюхивал знакомых детей - душечки! - и радостно
лаял. К черту Зоологический сад, да здравствует собачья свобода!
И вот... допрыгался. Повернул к парку, нырнул в какой-то зеленый
переулок, попал в чужой огород - растерзал старую туфлю, - оттуда в
поле, оттуда на шоссе - и все погибло! Я заблудился... Сел на камень,
задрожал и потерял "присутствие духа". До сих пор я не знал, что такое
это "присутствие"...
Обнюхал шоссе: чужие подметки, пыль, резина и автомобильное
масло... где моя вилла? Домики вдруг стали все одинаковые, дети у
калиток, словно мыши, сделались похожи друг на друга. Вылетел к морю -
другое море! И небо не то, и берег пустой и шершавый... Старички и
дети обдирали со скалы устриц, никто на меня и не взглянул. Ну
конечно, идиотские устрицы интереснее бездомного фокса! Песок летит в
глаза. Тростник лопочет какой-то вздор. Ему, дураку, хорошо - прирос к
месту, не заблудится... Слезы горохом покатились по морде. И ужаснее
всего: я голый! Ошейник остался дома, а на ошейнике мой адрес. Любая
девчонка (уж я бы устроил!) прочла бы его и отвела меня домой. Ух!
Если бы не отлив, я бы, пожалуй, утопился... Примечание: и был бы
большой дурак, потому что я все-таки отыскался.

* * *

Перед желтым забором у палисадничка прислонился к телеграфному
столбу и опустил голову. Я видел на картинке в такой позе
заблудившуюся собачку, и поза эта мне очень понравилась.
Что ж, я не ошибся. В калитке показалось розовое пятно. Вышла
девочка (они всегда добрее мальчиков) и присела передо мной на
дорожке.
- Что с тобой, собачка?
Я всхлипнул и поднял правую лапку. Понятно и без слов.
- Заблудилась? Хочешь ко мне? Может быть, тебя еще и найдут...
Мама у меня добрая, а с папой справимся.
Что делать? Ночевать в лесу... Разве я дикий верблюд? В животе
пусто. Я пошел за девочкой и благодарно лизнул ее в коленку. Если она
когда-нибудь заблудится, непременно отведу ее домой...
- Мама! - запищала она. - Мамочка! Я привела Фифи, она
заблудилась. Можно ее пока оставить у нас?
О! Почему "Фифи"?! Я Микки, Микки! Но я у которого такие
прекрасные мысли, не могу ведь и полслова сказать на их человеческом
языке.. Пусть. Кто сам себе яму копает, тот в нее и попадает...
Мама надела пенсне (будто и без пенсне не видно, что я
заблудился!) и улыбнулась:
- Какая хорошенькая! Дай ей, дружок, молока с булкой. У нее очень
порядочный вид... А там посмотрим.
"У нее"... У него, а не у нее! Я же ведь мальчик. Но ужасно
хотелось есть, надо было покориться.
Ел я не торопясь, будто одолжение им делал. Вы угощаете? Спасибо,
я съем. Но, пожалуйста, не подумайте, что я какой-нибудь голодный
бродячий пес.
Потом пришел папа. Почему эти папы всюду суют свой нос, не знаю...
- Что это за собака? Что у тебя, Лили, за манера тащить всех
зверей к нам на виллу? Может быть, она чахоточная... Пойди, пойди
прочь отсюда! Ну!
Я? Чахоточная?
Девочка расхныкалась. Я с достоинством сделал шаг к калитке. Но
мама строго посмотрела на папу. Он был дрессированный: фукнул, пожал
плечами и пошел на веранду читать свою газету. Съел?
А я встал перед мамой на задние лапки, сделал три па и перепрыгнул
через скамеечку. Гоп! Вперед, тур вокруг комнаты и назад...
- Мамочка, какой он умница!
Еще бы. Если бы я был человеком, давно бы уже профессором был.

* * *

Новый папа делает вид, что меня не замечает. Я его - тоже... Во
сне видел Зину и залаял от радости: она кормила меня с ложечки гоголь-
моголем и говорила: "Ты мое сокровище... если ты еще раз заблудишься,
я никогда не выйду замуж".
Лили проснулась - в окне белел рассвет - и свесила голову с
кроватки:
- Фифи! Ты чего?
Ничего. Страдаю. Кошке все равно: сегодня Зина, завтра Лили. А я
честная, привязчивая собака...
Второй день без Зины. К новой девочке пришел в гости толстый
мальчик- кузен. У собак, слава Богу, кузенов нет... Садился на меня
верхом, чуть не раздавил. Потом запряг меня в автомобиль - а я уперся!
Собаку? В автомобиль?! Тыкал моими лапами в пианино. Я все снес и из
вежливости даже не укусил его...
Лилина мама меня оценила, и когда девочка опрокинула тарелку с
супом, показала на меня:
- Бери пример с Фифи! Видишь, как она осторожно ест...
Опять Фифи! Когда что-нибудь не нравится, говорят: "фи!" Фи-фи,
значит, когда совсем не нравится? Придумают же такое цыплячье имя... Я
нашел под шкапом кубики с буквами и сложил: "Микки". Потянул девочку
за юбку: читай! Кажется, ясно. А она ничего не поняла и кричит:
- Мама! Фифи умеет показывать фокусы!
- Хорошо. Дай ему шоколаду.
Ах, когда же, когда же меня найдут? Побежал даже в мэрию. Быть
может, Зина заявила туда что я потерялся. Ничего подобного. На пороге
лежала лохматая дворняжка и зарычала:
- Р-рав! Ты куда, бродяга, суешься?
Я?! Бродяга?! Мужик ты несчастный!..
Счастье твое, что я так воспитан, что с дворнягами в драку не
лезу...

* * *
"Гора с плеч свалилась"... Куда она свалилась, не знаю, но,
словом... я нашелся!
Лили вышла со мной на пляж. И вдруг вдали - лиловое с белым
платьице, полосатый мяч и светлые кудряшки. Зина!!
Как мы целовались, как мы визжали, как мы плакали!
Лили тихонько подошла и спросила:
- Это ваша Фифи?
- Да! Только это не Фифи, а Микки...
- Ах, Микки! Извините, я не знала. Позвольте вам ее передать. Она
заблудилась, и я ее приютила.
А у самой в глазах "трагедия".
Но Зина ее утешила. Поблагодарила "очень-очень-очень" и обещала
приходить со мной в гости. Они подружатся, уж я это по глазам заметил.
Я, разумеется, послужил перед Лили и передние лапки накрест
сложил: Мерси! Очень-очень-очень...
И пошел, сконфуженный, за Зиной, ни на шаг не отходя от ее милых
смуглых ножек.
Микки

В ЦИРКЕ

У нашего вокзала появились длинные дома на колесах. Не то фургоны,
не то вагоны. Красные, с зелеными ставенками, над крышей труба, из
трубы дым. На откидной ступеньке одного дома сидел карлик с огромной
головой и красными глазами и мрачно курил трубку. А в глубине двора
тоже вагоны-дома, но с решетками, и пахло от них густо-прегусто
зоологическим садом.
На афишах чудеса... Три льва прыгают через укротительницу, а потом
играют с ней в жмурки. Морж жонглирует горящей лампой и бильярдными
шарами. Морж - такой неповоротливый дурак... кто бы подумал!
Знаменитый пудель Флакс решает задачи на сложение и вычитание...
Важность какая... Я и делить и умножать умею... Однако в знаменитости
не лезу. Мисс Каравелла исполнит на неоседланном жеребце джигу -
матросский танец. Негр Буль-Пуль... Стоп! Не надо забегать вперед,
Микки, а то совсем спутаешься - что это за собачья привычка такая!

* * *
Зинин папа взял нам ложу: мне и Зине. Ложа - это такая будка,
вроде собачьей, но без крыши. Обита красным вонючим коленкором. Стулья
складные и жесткие, потому что цирк походный.
Оркестр ужасный! Я вообще музыки не выношу, особенно граммофона.
Но когда один скелет плюет в флейту, а другой, толстяк, стоймя
поставил огромную скрипку и ерзает по ней какой-то линейкой, а третий
лупит палками по барабану, локтями о медные линейки и ногами в большой
пузатый бубен, а четвертая, лиловая курица, разъезжает взад и вперед
по пианино и подпрыгивает... О! "Слуга покорный" - как говорит Зинин
холостяк дядя, когда ему предлагают жениться.
Клоуны - просто раскрашенные идиоты. Я думаю, что они напрасно
притворяются, будто они нарочно идиоты, наверно, такие и есть. Разве
станет умный человек подставлять морду под пощечину, кататься по
грязным опилкам и мешать служителям убирать ковер? Совсем не смешно.
Одно мне понравилось: у того клоуна, у которого сзади было нарисовано
на широких штанах солнце, чуб на голове вставал и опускался... Еще
ухо, я понимаю, но чуб! Очень интересный номер!
Жеребец-толстяк, а что он не оседлан, совсем не важно. У него
такая широкая спина, даже с выемкой, что пляши на ней, как на
хозяйской постели, сколько хочешь. Прыгал он лениво. Словно
вальсирующая корова... А мисс Каравелла все косилась трусливо на
барьер и делала вид, что она первая наездница в мире. Костюм
славненький - вверху ничего, а посредине зеленый и желтый бисер. И
зачем она так долго ездила? Жеребец под конец так вспотел, что я
расчихался. Неинтересно.
Потом поставили круглую решетку, подкатили к дверям клетку, и
вышли львы. Вышли... и зевают. Хорошие дикие звери! Зина немножко
испугалась (девчонка!), но ведь я сидел рядом. Чего же бояться? Львы
долго не хотели через укротительницу прыгать: уж она их упрашивала, и
под шейкой щекотала и на ухо что-то шептала, и бичом под брюхо
толкала. Согласились - и перепрыгнули. А потом завязала им глаза
белыми лентами, взяла в руки колокольчик и стала играть с ними в
жмурки. Один лев сделал три шага и лег. Другой понюхал и пошел за
ней... Обман! Я сам видел: у нее в руке был маленький Кусочек мяса...
Неинтересно!
Выходило еще голландское семейство эквилибристов. Папа катался на
переднем колесе велосипеда (отдельно!), мама на другом колесе (тоже
отдельно!), сын скакал верхом на большом мяче, а дочка каталась на
широком обруче задом наперед... Вот это здорово!
Потом летали тарелки, ножи, лампы, зонтики, мальчики и девочки.
Ух! Я даже залаял от радости. А под конец все семейство устроило
пирамиду. Внизу папа и мама, на плечах две дочки, у них на плечах
мальчик, у него на плечах собачка, у собачки на плечах... котенок, а у
котенка на плечах... воробей! Трах - и все рассыпалось, закувыркалось
по ковру и убежало за занавеску... Браво! Бис! Гав-гав-гав!

* * *
В антракте было еще веселей. Антракт - это когда одно кончилось, а
другое еще не началось. И вот взрослые с детьми постарше пошли за
занавеску смотреть лошадей и прочих млекопитающих, а самые крошечные
дети вылезли из всех лож и углов на арену и устроили свой собственный
цирк.
Девочка с зеленым бантом изображала дрессированную лошадь и на
четвереньках гарцевала по барьеру: голова набок, а сама все правой
ножкой брыкала. Мальчишки, конечно, были львами и, пожалуй, свирепее
настоящих - рычали, плевались, кусались и бросали друг в дружку
опилками . Двое даже подрались: один другого шлепнул - шлепают же
клоунов, - а тот ему сдачи... И оба заревели, совсем уж не по-
клоунски... А я носился по всей арене и хватал их всех (шутя,
конечно!) за коленки.
Вышел карлик в сиреневом сюртучке с медными пуговицами и зазвонил
в колокольчик. Дзинь-дзинь! Долой с арены - представление
продолжается! Один из "львов", совсем еще маленький мальчик, ни за что
не хотел уходить. И пришла его мама из ложи, взяла льва на руки,
шлепнула и унесла на место. Вот тебе и лев!

* * *

Морж - молодец. Вернусь на нашу виллу и непременно попробую
жонглировать горящей лампой. У меня, правда, не такой широкий нос...
Ну что ж, возьму маленькую лампочку...
Я побежал за занавеску: оказывается, у моржа в загородке есть
цинковая ванна, а после представления ему дают живую рыбу, бутерброд с
рыбьим жиром и рюмку водки. Здорово!
Да, что я еще заметил! Под края циркового шатра подлезают
бесплатные мальчишки и смотрят на представление... А карлик бегает
кругом и хлопает их прутом по пяткам.
Негр Буль-Пуль вроде сумасшедшего. Играл на метле "марш пьяных
крокодилов", аккомпанировал себе на собственном животе, а ногами
выделывал такие штуки, точно у него было четыре пары лап... И пахло от
него корицей и жженой пробкой. Фи!
Потом вышел "факир". Факир - это человек который сам себя режет, а
ему даже приятно, и кровь не идет. Он себя, должно быть, замораживает
перед представлением. Проткнул себе губы вязальной спицей, под мышку
вбил гвоздь... Я даже отвернулся. Нервы не выдержали... А самое
ужасное: он взял у толстого солдата из публики никелевые часы,
проглотил их, только кончик цепочки изо рта болтался, - и попросил
публику послушать, как у него в груди часы тикают. Ужас! Кожа по
морозу подирается!
Кажется, все. На закуску вылетела на арену крохотная мохнатая
лошадка с красной метелкой над головой и с колокольчиками. Я и не
знал, что есть такая порода лошадиных болонок! Она так чудесно прыгала
сквозь обруч, становилась на задние лапки и брыкалась, что Зина пришла
в восторг. Я тоже.
Удивляюсь, почему Зинин папа не купит ей такую лошадку... Запрягли
б мы ее в шарабанчик и катались по пляжу. Это тебе не на осле
черепашьим шагом топтаться!.. И все бы очень удивлялись, и я бы
получал много сахару...
"Кто едет?" - "Микки с Зиной!"
"Чья лошадка?" - "Миккина с Зиной!" Чудесно!
Устал. Больше не могу... Вот сейчас только подпишусь и побегу на
пляж играть в цирк. Бум-бум!

Знаменитый укротитель догов и бульдогов,
эквилибрист и наездник
фокс Микки

ПРОКЛЯТЫЙ ПАРОХОД

У курортной пристани качался белый дом-пароход. Труба, балкончик
для капитана, внизу - круглые окошечки, чтобы рыбы могли заглядывать в
каюты. Спереди нос острый, сзади - тупой... Вода подшлепывает снизу,
веревка скрипит, из пароходной печки - дым.
"Гу-гу!" Фу, как труба противно лает. Все затыкают уши, а я не
могу... Зина берет меня на ручки - я дрожу, доски под нами тоже дрожат
- и несет меня на эту противную штуку. Сзади - папа.
Прогулка! Мало им места на земле... Я хоть плавать умею, а они что
будут делать в своих ботинках и чулках, если дом перевернется?
Люди шли - шли - шли. Чистые костюмчики, из карманов - платочки
(зубных щеток в петличках, слава Богу, еще не носят!), и все
толкаются, и все извиняются. Пардон! А ты не толкайся, и пардона
твоего не нужно, а то все лапы отдавили...
Сели на скамейки по бокам, и вверху, и внизу, как воробьи на
телеграфных проволоках... Небо качается, улица качается, и наш пол
качается. И я совсем потерял центр тяжести, присел на пол и
Распластался, как лягушка на льду.
Так мучить сухопутного фокса! За что?!
"Гу-гу-гу!"- поехали. Все машут лапами, посылают безвоздушные
поцелуи. Подумаешь... На три часа уезжаем, и такое лицемерие.
Подкрался к загородке посреди парохода и посмотрел вниз: железные лапы
ходят, чмокают и переворачиваются, а главная нога, вся в масле, вокруг
себя пляшет... Машина. "Чики-фуки, фуки-чики, пики-Микки, Микки-
пики..." Да остановись ты хоть на минутку!!

* * *

Пока шли проливчиком - ничего. А потом заливчик, а потом... ух!
Там море, тут море, небо с водой кругом сошлось, горизонты какие-то со
всех сторон появились... Разве так можно? А земля где? За пароходом -
белый кипяток, чайки вперегонку за нами летят и кричат, как голодные
котята... Столько рыбы в море, целый день обедать можно, чего им еще
надо?
Ну что ж, раз прогулка, нечего под скамейкой пресмыкаться. Пошел
по ногам, ноги вежливо раздвигаются. Пардон, силь ву пле. (Извините,
пожалуйста!)
У матросов деревянные башмаки - корабликами, у пассажиров
обыкновенные, белые и желтые туфли. Практично и симпатично. А у дам
что ни ноги, то другой фасон: с бантиками, с пряжечками, с красной
решеткой, с зелеными каблучками... Кто им эти фасоны выдумывает?..
Был у капитана на балкончике. Старенький, толстенький, борода, как
у рождественского деда, глазки голубенькие. Расставил ноги и
забавляется: повернет колесо с палками в одну сторону, потом в другую,
потом в третью, а сам в трубку рычит: "Доброе утро! - полдоброго утра!
четверть доброго утра!" - а может быть, я и напутал.
Нашел кухню. Пол себе качайся, а она свое дело делает. Варит.
Повар сунул мне в нос омара... но я на него так посмотрел, что ему
стыдно стало, и он высморкался (повар).
А пол все подымается, волны, как бульдоги, со всех сторон морды в
пене, и все на меня кивают. Ай! Подымается, опускается. Смейся! Посади-
ка краба на сушу, небось ему тоже будет несладко. Ветер свистит и
выворачивает уши наизнанку. Ай!..
У нашего соседа слетела в воду шляпа. "Свежеет!" - успокоил его
Зинин папа. Дуреет, а не свежеет... Ба-бах! Ба-ба-бах!
Я прижался к ногам незнакомой старухи, закрыл глаза и тихонько-
тихонько визжал: море! Золотое мое море... Ну, перестань, ну,
успокойся! Я никогда больше не поеду. Я маленький фокс, ничтожная
собачка, за что ты на меня сердишься? Я никогда тебя не трогал,
никогда на тебя не лаял (ух, как я врал!)...
Да, так оно тебе и перестанет. И вот я вышел из себя. Вспрыгнул на
скамейку, повернулся к морю спиной и наступил лапой на спасательный
круг. На всякий случай, если бы пришлось спасать Зину, ее папу и
капитана. Повар пусть тонет... Злой фокс. Зачем я пишу такие гадости?
Спас бы и повара, пес с ним...

* * *

Все? Нет, не все! Жадные сухопутные люди не знают уже, что и
придумать. Мало им берега, леса, поля, шоссе. Летать им надо! Сели на
бензинную этажерку... и полетели. Даже смотреть страшно. Но ведь
летают отдельные сумасшедшие, у них, верно, нет родителей, и некому их
остановить. А по морю катаются все: дети, мамы, папы, дедушки и даже
грудные младенцы. Вот судьба ("судьба" - это вроде большой, злой
летучей мыши) их и наказывает...
Качались - и докачались. Собаки, говорят, себя нехорошо ведут.
Ага! Собаки... Посмотрели бы вы, как ведут себя на пароходе люди в
новых костюмчиках, с новыми платочками в карманах, когда начинается
качка!
Я закрывал глаза, старался не дышать, нюхал лимонную корочку...
Бррр!
Но Зина - молодец. И ее папа - молодец. И капитан - молодец... А
я... лучше не спрашивайте.

* * *
Когда показалась земля, миленькая зеленая земля, твердая земля с
домиками, собачками, мясными лавками и купальными будками, я завизжал
так пронзительно, что перекричал даже пароходный гудок.
Клянусь и даю честное собачье слово, что лапа моя никогда на
пароходе больше не будет! Почему меня всюду за собой таскают?.. Завтра
Зинин папа затеет прогулку на облаках, так я с ними летать должен?!
Пардон! Силь ву пле!
Ага! Так и знал. Этот невозможный папа подцепил рыбака и
заказывает ему на завтрашнюю ночь барку с луной и рыбной ловлей...
На луну я и с берега посмотрю, а рыбу - кушайте сами...
Море сегодня, правда, тихое, - знаем мы эту тишину. Но в комнате
еще тише. Пол не качается, потолок не опрокидывается, пена не лезет в
окошко, и люди вокруг не зеленеют и не желтеют. Брр!..

Старый морской волк - фокс Микки


ВОЗВРАЩАЮСЬ В ПАРИЖ

И СТАВЛЮ БОЛЬШУЮ ТОЧКУ

А веранде стояли чемоданы: свиной кожи, крокодиловой кожи и один
маленький... брр!.. кажется собачьей. В палисаднике желтые листья
плясали фокс-трот.
Я побежал к океану: прощай!.. "Бумс!" Фи, какой невежливый. С ним
прощаются, а он водой в морду...
От полотняных купальных будок одни ребра остались. Небо - цвета
грязной собаки. Астры висят головами вниз: скучают. Прощайте, до
свидания! Хоть вы и без запаха, но я вас никогда, никогда не забуду...
Простился с лесом. Он, верно, ничего не понял: зашумел,
залопотал... Что ему маленький, живой Микки?
Простился с лавочницей. Она тоже скучная. Сезон кончился, а тухлые
кильки так и не распроданы.
Чемоданы всю дорогу толкались и мешали мне думать. Зина серьезная,
как наказанный попугай. Выросла, загорела. В голове уроки, подруги и
переводные картинки - на меня ни разу не взглянула...
И не надо! Что это за любовь такая по сезонам? Подружусь вот в
Париже с каким-нибудь порядочным фоксом - и "никаких испанцев" (очень
я люблю глупые человеческие слова повторять!)...

* * *
Приехали. Риехали. Иехали. Ехали. Хали. дли. Ли. И... Это я так
нарочно пишу, а то лапа совсем затекла.
Консьержкина собачонка посмотрела на меня с порога и отвернулась.
Герцогиня какая! Ладно... Я тоже умею важничать. Вот повезут меня на
собачью выставку, получу первую золотую медаль, а ты лопайся от
зависти в консьержкиной берлоге.
Совсем отвык от мебели. Тут буфет, там полубуфет, кровати - шире
парохода, хоть бы лестнички к ним приставили... Гадость какая! А они
еще хотят внизу у мебельщика старую шифоньерку купить! Красного
дерева. Пусть хоть лилового - грош ей цена.
Ах, как тесно в квартире! Горизонт перед носом, лес в трех
вазонах, перескочить можно. И попрыгать не с кем. Зина в школе,
тропики какие-то изучает. Кухарка сердитая и все губы мажет. Вот
возьму и съем твою помаду, будешь с белыми губами ходить!
На балконе коричневые листики корчатся и шуршат. Воробей один к
нам повадился прилетать. Я ему булочку накрошил, а он вокруг моего
носа прыгает и клюет. Вчера от скуки мы с ним поболтали.
- Ты где живешь, птичка?
- А везде.
- Ну, как везде?.. Мама и папа у тебя есть?
- Мама в другом районе, а папа в Сен-Клу Улетел...
- Что же ты одна делаешь?
- Прыгаю. Над сквериком полетаю, на веточке посижу. Вот ты у меня
завелся, крошками кормишь. Хорошо!
- Не холодно тебе? Ведь осень...
- Чудак, да я ж вся на пуху. Чивик! Воробьи на углу дерутся... Эй-
эй, подождите! Я тоже подраться хочу...
Фурх - и улетел. Боже мой, Боже мой, почему у меня нет крыльев?..

* * *

Дрожу, дрожу, а толку мало. Центральное отопление вчера зашипело,
я только спинку погрел, а оно остановилось. Проба была. Через две
недели только его заведут на всю зиму. А я что ж, две недели дрожать
должен?!
Спать хочется ужасно. Днем сплю, вечером сплю, ночью... тоже сплю.
Зина говорит, что у меня сонная болезнь. Мама говорит, что у меня
собачья старость. Музыкальная учительница говорит, что у меня чума...
Гав! На одну собаку столько болезней?!
А у меня просто тоска. Очень мне нужна ваша осень и зима в
квартире с шифоньерками!
И тетрадка моя кончается. И писать больше не о чем... У-у! Был бы
я медведь, пошел бы в лес, лег в берлогу, вымазал лапу медом и сосал
бы ее до самой весны...
Сегодня на балкон попал кусочек солнца: я на него улегся, а оно из-
под меня ушло... Ах, Боже мой!
Пока не забыл, надо записать вчерашний сон: будто все мы, я и
остальное семейство, едем на юг, в Канн. Бог с ним, с зимним Парижем!
И будто Зина с мамой ушли в закусочный вагон завтракать... Папа заснул
(он всегда в поезде спит), и так горько мне стало!.. Почему меня не
взяли с собой? А из саквояжа будто кто-то противным кошачьим голосом
мяукнул:
"Потому что собак в вагон-ресторан не пускают. Кошек всюду
пускают, а собак, ах, оставьте!"
И я рассвирепел, в саквояж зубами вцепился и... проснулся.

* * *

Перелистывал свои странички. А вдруг бы их кто-нибудь напечатал?!
С моим портретом и ав-то-гра-фом?!..
Попала бы моя книжка в лапки какой-нибудь девочке в зеленом
платьице... Села бы она у камина с моим сочинением, читала бы,
перелистывала бы и улыбалась. И в каждом доме, где только есть
маленькие ножки с бантиками и без бантиков, знали бы мое имя: Микки!
Зина спит, часы тикают. Консьержка храпит - о! - я и через пол
слышу...
До свидания, тетрадка, до свидания, лето, до свидания, дети -
мальчики и девочки, папы и мамы дедушки и бабушки... Хотел заплакать,
а вместо того чихнул.
Ставлю большую, большую точку. Гав! Опять меня блоха укусила!.. В
такую трогательную минуту...
Кровопийца собачья!..

Всеобщий детский друг,
скромный и сонный фокс Микки


1924-1927

Источник


кошки из приюта Вчерашние Любимцы ищут добрые руки
 
upuskaДата: Среда, 13 Июня 2012, 13:12 | Сообщение # 10
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 7249
Статус: Offline
"Лев и собачка". Лев Толстой

Быль

В Лондоне показывали диких зверей и за смотренье брали деньгами или собаками и кошками на корм диким зверям. Одному человеку захотелось поглядеть зверей: он ухватил на улице собачонку и принёс её в зверинец. Его пустили смотреть, а собачонку взяли и бросили в клетку ко льву на съеденье. Собачка поджала хвост и прижалась в угол клетки. Лев подошёл к ней и понюхал её. Собачка легла на спину, подняла лапки и стала махать хвостиком. Лев тронул её лапой и перевернул. Собачка вскочила и стала перед львом на задние лапки. Лев смотрел на собачку, поворачивал голову со стороны на сторону и не трогал её.

Когда хозяин бросил льву мяса, лев оторвал кусок и оставил собачке. Вечером, когда лев лёг спать, собачка легла подле него и положила свою голову ему на лапу. С тех пор собачка жила в одной клетке со львом, лев не трогал её, ел корм, спал с ней вместе, а иногда играл с ней.

Один раз барин пришёл в зверинец и узнал свою собачку; он сказал, что собачка его собственная, и попросил хозяина зверинца отдать ему. Хозяин хотел отдать, но, как только стали звать собачку, чтобы взять её из клетки, лев ощетинился и зарычал.

Так прожили лев и собачка целый год в одной клетке. Через год собачка заболела и издохла. Лев перестал есть, а всё нюхал, лизал собачку и трогал её лапой.

Когда он понял, что она умерла, он вдруг вспрыгнул, ощетинился, стал хлестать себя хвостом по бокам, бросился на стену клетки и стал грызть засовы и пол. Целый день он бился, метался в клетке и ревел, потом лёг подле мёртвой собачки и затих. Хозяин хотел унести мёртвую собачку, но лев никого не подпускал к ней. Хозяин думал, что лев забудет своё горе, если ему дать другую собачку, и пустил к нему в клетку живую собачку; но лев тотчас разорвал её на куски. Потом он обнял своими лапами мёртвую собачку и так лежал пять дней. На шестой день лев умер.

***

Толстой - один из самых гениальных воспитателей нравственности. Хотя произведения его бывают такими же грустными, как сама жизнь... Интересный комментарий к рассказу встретился мне в одном блоге http://jusha-jushaserp1124.blogspot.com/2009/05/blog-post_24.html
Я тоже до сих пор припоминаю - хотя уже и смутно - свои ощкщения от первого прочтения этого рассказа. Мне было тогда около 4-5, я читала тогда уже самостоятельно и взахлеб - все, что попадалось под руку и несмотря на то, что после "льва и собачки" слезы текли рекой, сейчас я очень благодарная моей маме, что "по руку" мне попадались именно такие книжки.


кошки из приюта Вчерашние Любимцы ищут добрые руки
 
upuskaДата: Воскресенье, 03 Февраля 2013, 11:55 | Сообщение # 11
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 7249
Статус: Offline
Сергей Алексеевич Баруздин

Глупые собаки

До войны в Доме пионеров мы выращивали и воспитывали немецких овчарок. Потом передавали их торжественно пограничникам.

Мы знали, что причастны к чему-то великому. Пограничники с нашими собаками охраняли наши границы. И, значит, нашу революцию. Пограничники с нашими собаками ловили шпионов и нарушителей. Шпионов и нарушителей, которые были против нашей Советской власти. А Советская власть — что говорить! — наша, Советская!

Мы не знали тогда, что будет сорок первый, когда немцы перейдут наши границы. И о том, что наша немецкая овчарка посему станет среднеевропейской…

Наши овчарки выносили наших раненых с поля боя. Наши овчарки бросались с толом под немецкие танки. Наши овчарки — именно наши, а не немецкие или среднеевропейские — несли караульную, вместе с солдатами, службу на войне.

А ныне, хоть тыща лет прошло после войны, у нас в поселке по ночам тоже лают собаки. Для кого-то, конечно, и тыща, а для меня — минуты, часы, не больше, но не в этом, наверно, дело.

Собаки лают — то ласково и лениво, то неистово и исступленно, а то настороженно…

Я привык к этому. Как к войне в войну, как теперь, в мире, к шуму электричек и радиолы в соседнем доме отдыха и еще ко многому…

Но вот он, давний мой добрый знакомый, говорит:

— Знаю, что неравнодушен… Не сердись!..

— К чему?

— Собак любишь!

— Люблю. Ну, и…

— А по мне, человек, понимаю, звучит гордо, а собака? Ну, вот хоть…

Три ночи он, мой знакомый, у нас в гостях. Три дня и три ночи.

— Три ночи эти глупые собаки спать не дают. И чего им? Сами не спят… Ты, конечно, не сердись…

— Я не сержусь, — говорю я.

Сам я сплю. Собаки мне не мешают. Спрашиваю знакомого:

— Почему не дают? Я сплю. Почему глупые?

— Лаять-то чего? Пустобрехи!

— А электрички?

— Так это нужно!

— А дом отдыха с его радиолой?

— Так надо же людям отдыхать…

— А самолеты?

— Еще бы! Нужно! Я не о людях, о собаках…

— А Зайчик?

— Какой зайчик?

— Лошадь по имени Зайчик. Помойки вывозит, видели? Тоже ржет!

— Рыжая? Симпатичная такая… Так это лошадь! Пользу приносит.

— А собаки, между прочим…

Я знаю всех собак в поселке. По голосам знаю и просто так. Ни одной шавки. Ни одного пустобреха. Даже среди дворняг.

По ночам собаки лают и Зайчик спросонья ржет. По ночам поют соловьи и гудят электрички. По утрам петухи перекликаются и опять — собаки. Воробьи, синицы, иволги ищут ДРУГ дружку голосами — поют, шумят, галдят.

Так должно быть.

А он:

— Глупые собаки!

Я хотел ему рассказать.

Хотел, меня подмывало рассказать ему о Дике, который ждет хозяина, пилота «Ту-104», по трое, пятеро, а то и больше суток и никак не может успокоиться, когда хозяин возвращается и — увы! — забывает Дика, бросается к сыну, жене, а не к нему. Потом Дик не спит, не может уснуть. Он лает. Ему положено лаять на каждый шум, шаг и шорох, он — сторожевой, Дик. Овчарка с помесью дворняги, но сторожевая овчарка.

О Мишке я бы тоже мог сказать. Мишка домашний, но дома у него нет — никакого дома. Оба дома не в счет. Один тут — в поселке. Второй — в Москве. Хозяев много, и почти всех их любит Мишка, но те, кого любит больше, — в Москве. Мишка ждет их, горюет, грустит и лает в ожидании. Здешние, менее любимые хозяева не понимают его, не хотят понять.

У хриплого Додона свои проблемы. Он все ждет хозяина, который уже никогда не вернется домой.

А раньше хозяин возвращался. Иногда даже по ночам.

Додон не знает, что хозяин его — теперь Герой Советского Союза, что были его похороны до Указа и что гроб его, опущенный в землю, был почти пустой, поскольку космос — это космос.

Он, Додон, лижет руки жене хозяина, девочкам — дочерям его, а ждет только его и потому лает. Лает, ожидая…

И Джек лает, и Джульбарс — правда, вовсе не тот, которого мы знали по довоенному кинофильму, и соседская Лада, и другой наш сосед справа — Антон…

Антону нужна Лада, а Ладе нужен Антон, и они лают, ждут, когда им можно будет встретиться, когда люди позволят это…

Только у нас в доме нет собаки. Нет и никогда не будет.

Отец, которого мы совсем недавно похоронили, был на войне, как я.

На войне отец отправлял немецких овчарок под немецкие танки и на немецкие минные поля. И в караул и для выноса наших раненых. А еще раньше, до войны, когда я выращивал и воспитывал в Доме пионеров немецких овчарок, он говорил мне, что собаки, как люди, все понимают…

Он ушел, уехал, давний мой добрый знакомый.

— Что так скоро? — спросил я его уже на станции.

— Не сердись, — опять повторил он, — но, понимаешь ли, мне… Эти глупые собаки по ночам совершенно лишают сна! А у меня давление, спазмы, говорят…

Он долго что-то говорил о себе и о том, что его беспокоит. Говорил, пока не подошла электричка. Он не забыл в последнюю минуту спросить меня о том, как я похоронил отца.

— Ничего, похоронил…

— Ну, будь здоров, — крикнул он мне из тамбура. — Звони!

Я возвращался со станции поздно — около двенадцати. В поселке у нас лаяли собаки. Ласково и лениво, неистово и исступленно, а то и настороженно…


кошки из приюта Вчерашние Любимцы ищут добрые руки
 
upuskaДата: Среда, 22 Мая 2013, 12:15 | Сообщение # 12
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 7249
Статус: Offline


Вопли щенка Мартына, запертого в комнате за плохое поведение

О, хозяин! Каюсь, каюсь — сгрыз я твои тапочки!
Что ж теперь, в любви откажешь ты такому лапочке?

Или глупый дохлый тапок для тебя дороже,
Чем живой любимый пёс с такой смышлёной рожей,
На сеттера и пойнтера немножечко похожий?

Неужели не имеет для тебя значенья,
Что собака погибает, не вкусив печенья?

Хорошо, я виноват, уничтожил тапочку,
Но ведь я почти не тронул ни пальто, ни шапочку!

Всё, прощайте, погибаю без любви и ласки!
На могилку положите докторской колбаски.

Щенячья считалочка

Ты щенок
И я щенок,
Мы друг дружку
Сбили с ног —
И катаем, и валяем
В грязном снежном месиве.

Что ты гавкаешь,
Хозяин?
Видишь — людям весело!

Эти и многие другие замечательные стихи для детей младшего и среднего возраста поэтессы, переводчика Марины Бородицкой вы найдете в книге "Щенок Мартын и другие." (М.: Эксмо, 2012).

Об авторе и её книге «Щенок Мартын и другие»:

"Мартын – вовсе не вымышленный персонаж. Сама Бородицкая в одном из интервью так рассказывает о нём: «Когда я была маленькой, у нас никаких животных в доме не было. Я и не просила: понимала, что в квартире тесно. Да и бабушку жалко было, она ужасно боялась микробов. Мама с папой и так для меня постарались: родили мне чудесную сестренку, с ней играть было еще интереснее, чем с кошкой или собачкой.
Спустя много лет мой младший сын Сережа, тогда уже взрослый парень, спас на стройке трехмесячного щенка и притащил его домой. Не буду описывать, во что превратилась наша квартира, но этот лохматый разбойник помог мне сочинить целый цикл стихотворений. Он так и называется: «Из жизни щенка Мартына». Сейчас Сережа и Мартын живут самостоятельно, а ко мне приходят в гости. Иногда Мартын со своей миской, поводком, едой и игрушками переезжает ко мне на несколько дней».
Впрочем, этот сборник не посвящён полностью собакам. Помимо щенка Мартына его наполняют мальчики, девочки, всякие фантазии и сказки, стихотворения об играх и о школе. В книге очень красивые иллюстрации Е.Селивановой, светлые и солнечные."

Источник
Прикрепления: 6068017.jpg (69.5 Kb)


кошки из приюта Вчерашние Любимцы ищут добрые руки
 
upuskaДата: Пятница, 02 Августа 2013, 12:41 | Сообщение # 13
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 7249
Статус: Offline
Книги "Радуга для друга" и "Формула добра". Автор: Михаил Самарский.

Радуга для друга



Аннотация издательства:

"Доброта - это то, что может услышать глухой и увидеть слепой", - написал однажды Марк Твен. С этим трудно не согласиться. Все люди на земле нуждаются и в милосердии, и в любви... Но особенно необходимы тепло и участие тем, кто, по каким-то причинам, лишен возможности слышать звуки, различать цвета и вообще полноценно воспринимать наш прекрасный мир. И так важно для них, чтобы рядом оказалось любящее и преданное существо, пусть даже это собака-поводырь.
Повесть "Радуга для друга" написана тринадцатилетним подростком. И это не просто повествование о дружбе Лабрадора и слепого мальчика, это - повесть о нас и о тех, кто в нашей суетной жизни оказывается бок о бок с нами и на кого мы так часто (увы!) просто не обращаем внимания...
А преданная собака-поводырь способна, оказывается, услышать заветные мечты друга и даже подарить ему самую настоящую радугу. "

Формула добра



Аннотация издательства:

Если ты собака-поводырь, то привередничать на работе тебе не к лицу. Вот и Лабрадор Трисон поступил на службу к весьма необычной подопечной. Со слепой старушкой не побегаешь, не поиграешь, но он отлично справлялся со своей задачей, несмотря ни на что. Правда, скоро все изменилось, судьба преподнесла сюрприз. И верный помощник попал к совсем другим хозяевам. Поводырь стал охранником! Казалось, быть на страже в детском садике - легче легкого, пока там не произошло страшное событие. Однако Трисон не простой пес, поэтому даже в критической ситуации смог показать себя с лучшей стороны!
Прикрепления: 2695193.jpg (51.2 Kb) · 8770450.jpg (44.9 Kb)


кошки из приюта Вчерашние Любимцы ищут добрые руки
 
КаратДата: Среда, 23 Октября 2013, 13:28 | Сообщение # 14
Группа: Проверенные
Сообщений: 19
Статус: Offline


Я рассказать хочу о том,
как подружились пёс с котом.
Вот как всё это началось.
На свете жили кот и пёс
Уж скоро год в одном дворе:
Кот – в комнате, пёс – в конуре.

Пёс очень не любил кота,
Всего – от носа, до хвоста.
За то, что вот уж скоро год
Кот в тёплой комнате живёт,
За то, что кот неуловим
И что хозяин ласков с ним.

Он ненавидел целый год
Кота за то, что кот был КОТ.

Коту был ненавистен пёс –
И лай его, и хвост, и нос!
За то, что вот уж скоро год,
Как пёс в его дворе живёт,
Что пёс ужасный подхалим
И что хозяин ласков с ним.

Он ненавидел пса до слёз
За то, что этот пёс был ПЁС.

В один счастливый день и час,
В стотысячный счастливый раз,
Пёс вновь преследовал кота –
Врага от носа до хвоста!
Кот пересёк стремглав весь двор
И ловко прыгнул на забор.
Поскольку был высок забор,
У них впервые с давних пор
Вдруг завязался разговор.

Признаюсь честно: первых слов
Я передать вам не готов…
Но существуют чудеса!
И ровно через полчаса
Случилось чудо из чудес:
Спокойно кот на землю слез!
Мурлыча, совершив зевок,
Потёрся о собачий бок!
А пёс коту хвостом вильнул!
И в ненавистный нос лизнул!

Кот промурлыкал: - Милый пёс!
Пойдёмте на речной откос!

А пёс сказал: - Мой друг, как раз
О том же я мечтал сейчас!

И в путь пустились пёс с котом.

Но в чём же чудо? Чудо в том,
Что оказались вдруг они
Сердцами вроде бы сродни.

Псу очень нравился закат
И кот бывал закату рад.

Пёс очень не любил компот.
Компота не любил и кот.

А при таком родстве сердец
Вражда глупа! Вражде конец!

Итак, да здравствует забор,
Что их навёл на разговор!

Так шли они к реке вдвоём
И каждый думал о своём.

Пёс размышлял: «Да…он пушист…
Но добр, умён и сердцем чист.
А впрочем дело не в хвосте,
А в мудрости и доброте.»

Вдруг пёс вниманье обратил,
На то, что всё коту простил!
Простил, что вот уж скоро год
Кот в тёплой комнате живёт,
Простил, что кот неуловим
И что хозяин ласков с ним.
И даже, выйдя из ворот,
Простил коту, что это КОТ!!!

А кот в то время размышлял:
«Да, он порой хвостом вилял,
но он совсем не подхалим.
Хозяин тоже ласков с ним.
И он так честен и умён!
Большой любви достоин он!»
Кот вышел на речной откос
И псу простил, что это – ПЁС!

С тех пор окрестные коты
Судачили до темноты:
- Давно решить пора вопрос:
чему кота научит пёс?
Он будет тявкать, как злодей,
На всех порядочных людей!
И вместо сереньких мышей –
Гонять утят средь камышей!
И как последний обормот,
Он нас преследовать начнёт!
А после, как морской дракон,
Глядишь, полезет в воду он!
Умейте выбирать друзей!
Кот – дуралей! Кот- ротозей!
С собакой худший из котов
Идти в разведку не готов!
А чтобы закруглить вопрос,
Итог подводим: ПЁС ЕСТЬ ПЁС!

Твердили псы любых пород:
- Чему его научит кот?!
Вот-вот мяукать он начнёт!
Начнёт воды бояться он!
Ловить мышей! Пугать ворон!
Все спят! Окутал землю мрак,
А он - на крыше, как дурак!
А там, глядишь, как глупый франт,
На шею он повяжет бант!
Нет! Пёс последней из пород
С котом в разведку не пойдёт!
В чём дело? Кто их разберёт?!
Но суть такая: КОТ ЕСТЬ КОТ!

Итак, все ждали, что вот-вот
В собаку превратится кот,
А пёс – в кота, наоборот.

Шли дни, но перемен таких
Никто не мог заметить в них.

Как прежде кот гонял мышей,
А пёс – утят средь камышей
И кто за псом ни наблюдал,
На шее банта не видал.
И не слыхали, чтобы кот
Залаял на честной народ.

Но в час заката кот и пёс
Шли дружно на речной откос.
И соглашались, что закат
Прекраснее любых наград.
И соглашались, что компот
Ужаснее любых невзгод.

Пёс пенья был большой знаток,
Он век бы пенье слушать мог!
Но с грустью понял с детских лет,
Что у него таланта нет.
А кот был очень одарён.
И добивался в пенье он
Чистейших и высоких нот.

И думал пёс: «Великий Кот!»

А кот всегда считал пловцов
За самых главных храбрецов!
И часто любовался кот,
Как через реку пёс плывёт!

И кот, растроганный до слёз,
Шептал: - Он гений, этот Пёс!»

Но раз купался пёс в реке,
А кот сидел на бугорке,
Вдруг крикнул пёс:
- На помощь, кот!
Я угодил в водоворот!

В реке болтался старый плот.
И даже не заметил кот,
Как он, мяукнув что есть сил,
Нырнул…и до плота доплыл!
Кот весь промок!
Кот весь дрожал!
Но крепко в лапах шест держал!
И плыл, стихии вопреки,
Вверх по течению реки!

Вот пёс вскарабкался на плот
И спасся из пучины вод!

И рявкнули все псы вокруг:
- Да, этот кот – хороший друг!
Для друга в страшный час беды
Не побоялся он воды!
С таким котом любой из нас
Пойдёт в разведку хоть сейчас!

А вскоре майским утром кот
Сидел на ёлке без забот.

Вдруг на него со всех сторон
Слетелась тысяча ворон!
И плохо бы коту пришлось,
Но рядом оказался пёс!
Он даже не заметил сам,
Как влез по ёлке к небесам!
И не успел затявкать он –
Как ветром сдуло всех ворон!
Ведь даже в самых страшных снах
Им псы не снились на ветвях!

И промяукали коты:
- Он не боится высоты!
Да, этот пёс – хороший друг!-
Решили все коты вокруг.
Теперь для лучшего кота
Идти в разведку с ним – мечта!

Собаки, встретив пса с котом,
С тех пор виляли им хвостом.
Щенята каждого двора
Им лаяли:
- Друзьям – ура!

И много-много долгих лет
Коты мурлыкали им вслед
И научили всех котят
Мяукать вслед:
- Друзьям – виват!

На свете верных дружб не счесть,
Но в каждой дружбе тайна есть.
И вовсе не всегда она
Бывает сразу всем ясна.

Вот подружился ты со мной
Нас может не понять иной.
Да, вовсе не всегда вокруг
Нас сразу все поймут, мой друг.

Но может пёс дружит с котом,
А муравей дружить с китом.
И будет дружба та верна,
Чиста, прекрасна и честна,
Хотя уже была беда,
Хотя уже прошли года.
И несмотря на всё вокруг,
И ты – мой друг,
И я –твой друг!

Все – от кита до муравья-
Воскликнут:
- Да!
Они - друзья!

Издательство: А.Мелик-Пашаев.
Прикрепления: 8464478.jpg (35.1 Kb)


Сообщение отредактировал Карат - Среда, 23 Октября 2013, 13:32
 
upuskaДата: Среда, 23 Октября 2013, 13:29 | Сообщение # 15
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 7249
Статус: Offline
Карат, спасибо :)

кошки из приюта Вчерашние Любимцы ищут добрые руки
 
upuskaДата: Пятница, 23 Января 2015, 13:10 | Сообщение # 16
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 7249
Статус: Offline
Михаил Барановский. Рассказ «Концепция» из книги «Я воспитываю папу».



кошки из приюта Вчерашние Любимцы ищут добрые руки
 
upuskaДата: Пятница, 23 Января 2015, 13:22 | Сообщение # 17
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 7249
Статус: Offline
Случайно набрела сегодня на чудесный сайт, на котором, в частности, есть подборка рассказов о животных для детей http://www.kotmurr.spb.ru/library/index.html
Кроме детской библиотеки на этом сайте довольно много интересной, умной и доброй информации для родителей о воспитании отношения к животным у детей.


кошки из приюта Вчерашние Любимцы ищут добрые руки
 
upuskaДата: Пятница, 06 Февраля 2015, 09:55 | Сообщение # 18
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 7249
Статус: Offline
"Собачья жизнь и другие рассказы", Людвик Ашкенази
Отзывы о книге http://www.livelib.ru/book/1000489450

Прикрепления: 4578611.jpeg (14.4 Kb)


кошки из приюта Вчерашние Любимцы ищут добрые руки
 
upuskaДата: Четверг, 26 Марта 2015, 12:57 | Сообщение # 19
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 7249
Статус: Offline
Юрий Яковлевич Яковлев

У человека должна быть собака



В большом магазине, где продаются ружья, порох и ягдташи – сумки для добычи, – среди охотников и следопытов топтался мальчик. Он привставал на носки, вытягивал худую шею и всё хотел протиснуться к прилавку. Нет, его не интересовало, как ловко продавцы разбирают и собирают ружья, как на весы с треском сыплется тёмная дробь и как медные свистки подражают голосам птиц. И когда ему наконец удалось пробраться к прилавку и перед его глазами сверкнули лезвия ножей, которые продаются только по охотничьим билетам, он остался равнодушным к ножам.

Среди охотничьего снаряжения глаза мальчика что-то напряжённо искали и не могли найти. Он стоял у прилавка, пока продавец не заметил его:

– Что тебе?

– Мне… поводок… для собаки, – сбивчиво ответил мальчик, стиснутый со всех сторон покупателями ружей и пороха.

– Какая у тебя собака?

– У меня?.. Никакой…

– Зачем же тебе поводок?

Мальчик опустил глаза и тихо сказал:

– У меня будет собака.

Стоящий рядом охотник одобрительно закивал головой и пробасил:

– Правильно! У человека должна быть собака.

Продавец небрежно бросил на прилавок связку узких ремней. Мальчик со знанием дела осмотрел их и выбрал жёлтый кожаный, с блестящим карабином, который пристёгивается к ошейнику.

Потом он шёл по улице, а новый поводок держал двумя руками, как полагается, когда ведёшь собаку. Он тихо скомандовал: «Рядом!» – и несуществующая собака зашагала около левой ноги. На перекрёстке ему пришлось остановиться; тогда он скомандовал: «Сидеть!» – и собака села на асфальт. Никто, кроме него, не видел собаки. Все видели только поводок с блестящим карабином.

Нет ничего труднее уговорить родителей купить собаку: при одном упоминании о собаке лица у них вытягиваются и они мрачными голосами говорят:

– Только через мой труп!

При чём здесь труп, если речь идёт о верном друге, о дорогом существе, которое сделает жизнь интересней и радостней. Но взрослые говорят:

– Через мой труп!

Или:

– Даже не мечтай!

Особенно нетерпима к собаке была Жекина мама. В папе где-то далеко-далеко ещё жил мальчишка, который сам когда-то просил собаку. Этот мальчишка робко напоминал о себе, и папе становилось неловко возражать против собаки. Он молчал. А маму ничто не удерживало. И она заявляла в полный голос:

– Только через мой труп! Даже не мечтай!

Но кто может запретить человеку мечтать?

И Жека мечтал. Он мечтал, что у него будет собака. Может быть, такса, длинная и чёрная, как головешка, на коротких ножках. Может быть, борзая, изогнутая, как вопросительный знак. Может быть, пудель с завитками, как на воротнике. В конце концов, многие собаки могут найти след преступника или спасти человека. Но лучше, конечно, когда собака – овчарка.

Мальчик так часто думал о собаке, что ему стало казаться, будто у него уже есть собака. И он дал ей имя – Динго. И купил для неё жёлтый кожаный поводок с блестящим карабином.

На таком поводке ежедневно выводили на прогулку Вету – большую чепрачную овчарку, которая недавно появилась в доме. Спина у Веты чёрная, грудь, лапы и живот светлые. И этим она похожа на ласточку. Большие настороженные уши стоят топориком. Глаза внимательные, умные, а над ними два чёрных пятнышка – брови.

Каждое утро, когда Жека шёл в школу, он встречал во дворе Вету. Её хозяин – высокий, чуть сутулый мужчина в короткой куртке – энергично шагал по кругу и читал газету, а Вета шла рядом. Наверное, это очень скучно ходить по кругу и принюхиваться к грязному асфальту. Иногда Вета кралась за голубем, который тоже расхаживал по асфальту, но когда она готова была прыгнуть, хозяин натягивал поводок и говорил:

– Фу!

На собачьем языке это означает – нельзя.

Жека стоял у стенки и внимательно следил за собакой. Ему очень хотелось, чтобы Вета подошла к нему, потёрлась о ногу или лизнула большим розовым языком. Но Вета даже не поворачивала к нему головы. А хозяин мерил двор большими шагами и читал газету.

Однажды Жека набрался смелости и спросил:

– Можно её погладить?

– Лучше не надо, – сдержанно ответил хозяин и взял поводок покороче.

А Жеку с каждым днём всё сильнее и сильнее тянуло к Вете. В глубине души он решил, что его собака будет именно такой, как Вета, и он тоже будет ходить с ней по двору и, если кто-нибудь попросит: «Можно её погладить?», ответит: «Лучше не надо».

В этот день Жека раньше обычного собрался в школу.

– Ты куда так рано? – спросила мама, когда он уже выбежал за дверь.

– Мне надо… в школу!.. – крикнул мальчик, сбегая с лестницы.

Нет, он торопился не в школу. Сперва он стоял в подъезде, наблюдая, как Вета мягкими, уверенными шагами шла по серебристому асфальту. Потом он пошёл следом за ней. Ему мучительно захотелось дотронуться до собаки, провести рукой по её блестящей чёрной шерсти. Он подкрался сзади и, забыв все предосторожности, коснулся рукой чёрной спины. Собака вздрогнула и резко повернулась. Перед мальчиком сверкнули два холодных глаза и влажные белые зубы. Потом глаза и зубы пропали, и в то же мгновение Жека почувствовал резкую боль в ноге.

– А-а! – вскрикнул он.

Хозяин скомкал газету и рванул на себя поводок. Но было уже поздно. Нога горела. Жека отскочил и, давясь от слёз, посмотрел на укушенную ногу. Он увидел рваную штанину и тонкую струйку крови, которая текла по ноге. Сквозь слёзы овчарка показалась мальчику злой и некрасивой. Он хотел её погладить, а она ответила ему клыками. Разве это не подло!

– Что же ты? – виноватым голосом сказал хозяин овчарки. – Я предупреждал тебя…

Но Жека не слышал его слов. Превозмогая боль, он думал, что делать с рваной штаниной и горящей ногой. Он всхлипывал и держал портфель перед собой, как держат щит. Мужчина достал из кармана платок и вытер кровь с Жекиной ноги. А овчарка стояла рядом и уже не скалила зубы и не порывалась укусить.

– Я пойду, – сказал Жека, растирая на лице слёзы.

– Куда? – спросил мужчина.

– В школу, – нетвёрдо ответил Жека.

И в это время из окна высунулась мама. Окно было высоко, на восьмом этаже, и мама не увидела ни разорванной штанины, ни струйки крови. Она крикнула:

– Что же ты не идёшь в школу? Опоздаешь.

– Не опоздаю, – отозвался мальчик, продолжая стоять на месте.

Тогда мужчина задрал голову и крикнул Жекиной маме:

– Его укусила собака… Моя!..

Мама высунулась из окна дальше и увидела овчарку. Сверху собака выглядела небольшой, но мамин страх увеличил её до размеров тигра. Она крикнула:

– Уберите! Уберите её!.. Она укусила тебя, детка?.. Развели собак! Они всех перекусают!

Мужчина молчал. У Жеки очень болела нога, и он тоже молчал. Мама скрылась в комнате. Мальчик сказал хозяину собаки:

– Убегайте скорей, сюда мама идёт!

Мужчина не побежал. Он стоял на месте, а собака нюхала асфальт.

– Я сам виноват, недоглядел, – сказал он и сунул в карман скомканную газету.

И тут появилась мама. Она увидела рваную штанину и кровоточащую ранку.

– Что вы наделали! – закричала она на мужчину, словно это не собака, а он сам укусил Жеку.

Потом мама принялась кричать на Жеку.

– Вот, вот, собачник несчастный! Я очень рада. Может быть, теперь ты выкинешь из головы этих собак. А вы, – мама снова переключилась на хозяина овчарки, – вы мне за это ответите.

Мужчина стоял как провинившийся и молчал. Мама схватила за руку Жеку и потащила его домой. А мужчина и собака смотрели им вслед.

Врач осмотрел раненую ногу и сказал: «Пустяки!»

Мама не согласилась с врачом:

– Ничего себе пустяки! Ребёнка укусили, а вы говорите – пустяки.

Но врач не слушал маму. Он взял в руки пузырёк с йодом, помочил ватку и положил её на ранку.

– Ой! – Жеке показалось, что врач положил не ватку, а раскалённый уголёк, и он вскрикнул от боли. Но тут же сжал кулаки и изо всех сил зажмурил глаза, чтобы не заплакать.

А когда боль немного утихла, он сквозь зубы процедил:

– Пустяки!

Он сказал «пустяки», хотя был очень сердит на собаку. Врач не стал забинтовывать ранку – так быстрее заживёт, – но велел делать уколы от бешенства.

– Она не бешеная… – сказал Жека.

Но мама оборвала его:

– Бешеная, раз укусила!

Врач усмехнулся и сдвинул белую шапочку на затылок.

Вечером, когда папа пришёл с работы, его ждали неприятные новости: сына укусила собака.

– Ты должен пойти в милицию, – настаивала мама. – Пусть он (мама имела в виду хозяина овчарки) купит новые брюки.

Папа сказал:

– Ничего не надо делать. С каждым может случиться.

– Как так – с каждым! – вспыхнула мама. – Со мной этого не может случиться, потому что у меня нет собаки.

– А у него собака, – спокойно ответил папа.

Жека почувствовал, что в папе проснулся мальчишка, который давным-давно сам просил собаку.

Каждый день он отправлялся на укол. Он приходил на пастеровский пункт, куда со всего города стекались люди, укушенные собаками. Здесь царила непримиримая ненависть к собакам. В тёмном, неприглядном коридорчике, ожидая своей очереди, укушенные мрачными голосами рассказывали страшные истории о злых собаках и показывали пальцами размеры клыков, которые впивались в их руки, ноги и другие места. Усатый старик, шамкая губами, повторял как заведённый:

– Надо уничтожать собак. Я бы их всех перестрелял.

Эти люди забыли, как в годы войны собаки выносили с поля боя раненых, искали мины и, не жалея своей жизни, бросались под фашистские танки со взрывчаткой на спине. Они как бы ничего не знали о собаках, которые охраняют нашу границу, возят по тундре людей, облегчают жизнь слепым.

Жеке хотелось встать и рассказать людям о собаках. Но тут его приглашали в кабинет. Он садился на белую табуретку и, ёрзая, наблюдал, как сестра разбивала ампулу и брала в руки шприц. Шприц с длинной иглой казался ему огромным стеклянным комаром с острым страшным жалом. Вот этот комар приближается… Жека зажмуривается… и острое обжигающее жало впивается в тело…

Врачи считали, что эти уколы предохраняют Жеку от бешенства. Мама была уверена, что они излечат его от любви к собакам. Она не знала, что, отправляясь на пастеровский пункт, Жека берёт с собой кожаный поводок с блестящим карабином и рядом с его левой ногой шагает никому не видимая собака, которую зовут Динго…

Однажды во дворе Жека встретил хозяина Веты. Мужчина шёл без собаки и на ходу читал газету. На нём, как всегда, была короткая куртка, и от этого ноги выглядели особенно длинными. Жека поздоровался. Хозяин овчарки оторвал глаза от газеты и спросил:

– Как твоя нога?

– Пустяки! – повторил Жека слова врача. – А где Вета?

– Дома. Я теперь гуляю с ней рано утром и поздно вечером, когда во дворе никого нет. Она собака не злая, но с каждой может случиться… Ты уж извини.

– Я не сержусь на неё, – примирительно ответил Жека. – Я завтра приду пораньше.

Глаза мужчины посветлели. Он сунул газету в карман и сказал:

– На прошлой неделе у Веты родились щенки.

– Щенки! Можно их посмотреть?

– Можно.

В маленькой комнате на светлом половике копошились серые пушистые существа. Они были похожи на большие клубки шерсти. Клубки размотались, и за каждым тянулась толстая шерстяная нитка – хвостик. Из каждого клубочка смотрели серые глаза, у каждого болтались мягкие маленькие уши. Щенки всё время двигались, залезали друг на дружку, попискивали.

Жека присел перед ними на корточки, а хозяин Веты стоял за его спиной и наблюдал.

– Можно их погладить? – спрашивал Жека.

И хозяин отвечал:

– Погладь.

– Можно взять на руки?

– Возьми.

Жека изловчился, и один из клубочков очутился у него в руках. Он прижал его к животу и, поглаживая, приговаривал:

– Хороший, хороший, маленький…

Хозяин стоял за его спиной и улыбался.

– А можно мне… одного щенка? – неожиданно спросил мальчик.

– Тебе мама не разрешит, – сказал хозяин, и Жека сразу осёкся.

Но есть такие минуты, когда надо быть мужчиной и надо самому принимать смелые решения. Это была именно такая минута, и Жека сказал:

– Разрешит!.. У человека должна быть собака.

Он сказал «разрешит» и тут же испугался своих слов. Но отступать было уже поздно. Он услышал за спиной голос хозяина Веты:

– Что ж, выбирай любого.

– Любого?

Жекины глаза сузились, нос сморщился. Он стал выбирать. Он почувствовал, что среди этих комочков находится его собака – Динго. Но как определить, который клубочек она? Щенки были одинаковые, как близнецы, и, как близнецы, похожи друг на друга.

И тогда Жека тихо позвал:

– Динго!

Серые глазки всех клубочков посмотрели на мальчика. И вдруг один клубочек отделился от своих братьев и сестёр и покатился к Жеке. Слабые ножки подкашивались, но щенок шёл на зов. И Жека понял, что это идёт его щенок.

– Вот… он! – воскликнул мальчик.

Он взял щенка на руки и прижал к себе.

– Он немного подрастёт, – сказал хозяин, – и ты сможешь забрать его. Если, конечно, мама разрешит.

– А когда он подрастёт?

– Недели через три.

Три недели – это двадцать один день. Двадцать один раз лечь спать и двадцать один раз проснуться. Если бы можно было бы сразу оторвать двадцать один листок календаря и не ждать так долго.

В один из этих дней мама спросила Жеку:

– Скоро твой день рождения, что тебе подарить?

Жека жалостливо посмотрел на маму и опустил глаза.

– Ну? Придумал?

– Придумал, – тихо сказал Жека.

– Что же тебе подарить?

Жека набрал побольше воздуха, словно собирался нырнуть, и тихо, одними губами произнёс:

– Собаку.

Глаза у мамы округлились.

– Как – собаку?!

Мама закусила губу. Она была уверена, что раненая нога, безжалостные уколы навсегда вытравили из сердца сына любовь к собакам.

Наступил двадцать первый день. Для всех людей это был самый обычный день. Для всех, но не для Жеки. В этот день он переступил порог своего дома, прижимая к животу собственного щенка. Теперь щенок не напоминал клубок шерсти с висящей ниткой. Он подрос. Лапы окрепли. В глазах появилось весёлое озорство. И только уши болтались, как две пришитые тряпочки.

Жека вошёл в дом. Молча прошёл в комнату. Сел на краешек дивана и сказал:

– Вот!

Он сказал «вот» тихо, но достаточно твёрдо.

– Что это? – спросила мама, хотя прекрасно видела, что это щенок.

– Щенок, – ответил Жека.

– Чей?

– Мой.

– Сейчас же унеси его прочь!

– Куда же я его унесу?

– Куда хочешь! Мало тебя укусила собака?

– У меня уже всё зажило. Посмотри, – быстро сказал Жека и засучил штанину.

– Только через мой труп, – сказала мама.

– Он породистый, – защищал щенка Жека, – у него родословная, как у графа.

– Никаких графов! – отрезала мама.

– Человек должен иметь собаку, – отчаянно произнёс Жека и замолчал.

Мама сказала:

– Ну, вот. Отнеси его туда, откуда принёс.

Она взяла Жеку за плечи и вытолкала за двери вместе со щенком.

Жека потоптался немного перед закрытой дверью и, не зная, что ему теперь делать, сел на ступеньку. Он крепко прижал к себе маленькое тёплое существо, которого звали Динго и которое уже имело свой собственный поводок из жёлтой кожи с блестящим карабином.

Жека решил, что не уйдёт отсюда. Будет сидеть день, два. Пока мама не пустит его домой вместе со щенком. Щенок не знал о тяжёлых событиях, которые из-за него происходили в жизни Жеки. Он задремал.

Потом пришёл с работы папа. Он увидел сына, сидящего на ступеньке, и спросил:

– Никого нет дома?

Жека покачал головой и показал папе щенка. Папа сел рядом с сыном на холодную ступеньку и стал разглядывать щенка. А Жека наблюдал за папой. Он заметил, что папа довольно сморщил нос и заёрзал на ступеньке. Потом папа стал гладить щенка и причмокивать губами. И Жека почувствовал, что в папе постепенно пробуждается мальчишка. Тот самый мальчишка, который когда-то сам просил собаку, потому что у человека должна быть собака. Жека взглядом звал его себе в союзники. И этот мальчишка, как подобает мальчишке, пришёл на помощь другу.

Папа взял на руки щенка, решительно встал и открыл дверь.

– А что если нам в самом деле взять щенка? – спросил он маму. – Щенок-то славный.

Мама сразу заметила, что в папе пробудился мальчишка. Она сказала:

– Это мальчишество.

– Почему же? – не сдавался папа.

– Ты знаешь, что такое собака? – спросила мама.

Папа кивнул головой:

– Знаю!

Но мама не поверила ему.

– Нет, – сказала она, – ты не знаешь, что такое собака. Это шерсть, грязь, вонь. Это разгрызенные ботинки и визитные карточки на паркете.

– Какие визитные карточки? – спросил Жека.

– Лужи, – пояснил папа.

– Кто будет убирать? – спросила мама.

Папин мальчишка подмигнул Жеке:

– Мы!

Их было двое, и они победили.

Они победили. И в квартире на восьмом этаже поселился новый жилец. Он действительно грызёт ботинки и оставляет на паркете визитные карточки. И убирают за ним не папа и не Жека, а мама. Но если вы постучите в дверь и попросите: «Отдайте мне щенка», то мама первая скажет вам: «Только через мой труп. И не мечтайте».

Потому что это маленькое, ласковое, преданное существо сумело доказать маме, что у человека должна быть собака.

Источник
Прикрепления: 8051290.jpg (23.0 Kb)


кошки из приюта Вчерашние Любимцы ищут добрые руки
 
Lilu7244Дата: Суббота, 16 Сентября 2017, 12:54 | Сообщение # 20
Группа: Заблокированные
Сообщений: 9
Статус: Offline
Мне очень нравится В. Бианки "Мурзук". Текст не стала сюда вставлять, в интернете можно легко найти
 
poplar_meДата: Среда, 08 Января 2020, 03:06 | Сообщение # 21
Группа: Редактор каталога
Сообщений: 858
Статус: Offline
КотоФеи. Ольга Фадеева
От хозяйки кота Лиса (Костика)

Прикрепления: 3631558.jpg (60.1 Kb)


кошки из приюта Вчерашние Любимцы ищут добрые руки

Сообщение отредактировал poplar_me - Среда, 08 Января 2020, 03:08
 
upuskaДата: Среда, 08 Января 2020, 08:06 | Сообщение # 22
Admin
Группа: Администраторы
Сообщений: 7249
Статус: Offline
Цитата poplar_me ()
КотоФеи. Ольга Фадеева

Похоже, классная книжка. Я бегло пролистала отзывы на неё, много восторженных.
Вот интересная рецензия, например https://zen.yandex.ru/media....1f51f5d


(фото отсюда: https://www.labirint.ru/books/657398/)
Прикрепления: 8403198.jpg (58.8 Kb)


кошки из приюта Вчерашние Любимцы ищут добрые руки
 
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск: